Дии, здрасте.

---

Здравствуйте,  Psychedelic Gonzo. А Вы не впервые на дайри?

---

Интересно заглядывать в будничные детали чужих жизней) Дьявол в мелочах.


1. Что на вашей постели?
У меня диван, на нём диванные подушки

2. На какой стороне постели вы спите?
Мой диван шириной и мягкостью примерно как гроб та лавка, на которой спала моя прабабка в своей избе. У него одна сторона.

3. Вы спите голым?
нет, мне это неприятно. Даже летом не только в трусах, но и в майке/футболке и под ватным одеялом

4. Что на вашем холодильнике?
магнитные вьетнамцы

5. 5 наименований из вашего холодильника?
сливки к кофе, просроченные яйца, сливочное масло в маслёнке "Медея" (да, из-за названия купил), шикарная мамой засоленная рыба, соус для спагетти от Хайнц, рекомендую.

6. 5 наименований из вашей морозилки?
фарш, масло, изморозь на стенках

7. 5 наименований вокруг вашего компьютера?
Кружка, кружка, кружка, кофеин-бензоат натрия, открытка с адресом одной немецкой девы с хищным прикусом и почерком, который я, чёрт возьми, не могу расшифровать

8.Что вы вчера ели на ужин?
макароны-спиральки с тем самым соусом

9. Любимое время приема пищи?
это уже странно, ребята

10. Что вы сегодня ели на завтрак?
я сегодня не ел

11. Что вы обычно пьете в течение дня?
обычно воду и чай, реже кофе, но сейчас чай кончился, а одна садистка-огородница подарила мне букет, в котором я могу дифференциировать блошник, а ещё что-то жёлтое и пахнущее мёдом. Букет этот и пью.

12.Белый хлеб или зерновой?
что такое зерновой хлеб?

13.Любимые чипсы?
не помню, когда в последний раз вообще их ел.

14. Моете посуду руками или в машинке?
руками, какая там машинка

15. Как часто вы едите вне дома?
обедаю по будням

16. Самое гадкое, что вы когда-либо ели?
*долго думал* я всё жру с удовольствием
а, нет оливки

17. Какой зубной пастой пользуетесь?
Сейчас у меня зубная паста чёрного цвета. Кроме приятного вкуса активированного угля, она порадует вас приданием вашей роже необыкновенного шарма, если кто-нибудь решит присоеденится к вам в ванной, пока вы чистите зубы.
Вообще-то, так как я избегаю пользоваться продукцией фирм, проводящей испытания на животных, я никогда не беру всякие там колгейты-блендаметы, отсюда и такие извращения. Так же не брезгую всякими российскими недорогими марками, особо няшно если в металлическом тюбике) Только вот ту знаменитую со вкусом хвойного леса побаиваюсь пробовать

18. Вы только что выиграли полную коллекцию фильмов с участием одного актера. Какой это актер?
Маргарита Терехова.

19. Какой последний фильм вы посмотрели в кинотеатре?
Параллельные миры

20. Какой последний DVD или видео вы покупали?
"Бессмертные" Тарсема Синха. Так и не посмотрел

21. Какой фильм вы готовы смотреть снова и снова?
трилогию ВК

22. В каком отделе книжного магазина вас можно чаще всего найти?
в любом. я не удаляюсь, пока не обойду все отделы, включая пазлы и раскраски

23. Лучший подарок, который вы когда-либо получали?
>мне ценны две открытки, подаренные от сердец двух удивительных девушек, первой из которых я отдался в рабство, а второй всерьёз угрожал убийством и расчленением в ванной.
>Браслет, спряденный из крапивы моей драгоценной Маргаритой

24. Приближается праздник. Вы покупаете подарки заранее или в последнюю минуту?
в последнюю минуту

25. Вы жаворонок или сова?
люблю поспать с утра, но в последнее время стал рано вставать.

26. Если бы вам выдался совершенно свободный, ничем не загруженный день, как бы вы его провели?
в праздности

27. Скажите что-нибудь неожиданное о себе.
Мне нравится засовывать руку в склизкое нутро тёплой дыни и выгребать оттуда внутренности.

28. Что было в этом году самым приятным?
возможно, одна новая дружба
паршивый, вообще-то год. чудовищно просто

29. Что было в этом году самым неприятным?
я

30. Ваша первая работа?
... официант, вроде.

31. Ваш первый концерт?
сплин

32. Каким парфюмом пользуетесь?
33. Какой парфюм вам особенно нравится у противоположного пола?
34. От каких запахов вас выворачивает?
35. Какой запах нравится вам, но не нравится окружающим?
часть запахов я не ощущаю, часть ощущаю не так как все, многие не различаю, и уж точно никакие духи не запоминаю и не узнаю. Утешаю себя тем, что запах газа в случае утечки, я, вероятно, различу.
Хотя на счёт 35 - я однажды немало времени провёл сходя с ума над пакетом со сгнившим картофелем

36. С какой страницы загружается интернет?
-

37. Любимый поисковый сервер?
гугл
хоть он и следит за мной
и собирает досье

38. История появления шрамов (если есть)?
упал, резал хлеб, приставал к кошке - всё прозаично

39. Отпуск вашей мечты?
лето, красивый город

40. Любимое животное?
нет такого. не в том смысле, что мне никакие животные не нравятся.

41. На что у вас аллергия?
-

42. Любимое занятие вне дома?
прогулка?

43. С кем из знаменитостей вам хотелось бы пообедать?
я социопат, мне трудно есть при людях

44. Первое, что вы делаете утром?
пью

45. Последнее, что вы делаете перед отходом ко сну?
свет тушу)

46. Вы живете в доме или квартире?
в квартире

47. Любимая ручка?
всегда пишу чёрными, потому что синие чернила мне кажутся неестествеными

48. Любимое мороженое?
даже не знаю

49. Ваши планы на выходные?
навестить одного новорожденного и его счастливых родителей

50. Список жертв:
кто пожелает

---

Оооо, это просто офигенно *____*
Вы должны это прочитать! Особенно... нет, я не могу обозначить целевую аудиторию, ибо это убьёт эффект неожиданности, ради которого я и засунул текст в пост, а не просто дал ссылку. Вот ваще ничего не скажу про то, что лежит под катом.)

Читая, вы, вероятно пройдёте несколько стадий.
1. Недоумение. "Зачем Тиресий хочет, чтобы я это читал? И чем тут он так восторгается?"
2. Озарение. "Так ведь это же... О!"
3. Восторг. "... к тому же это гениально, остроумно, восхитительно, что же будет дальше?"
4. Желание делится и обсуждать. "мне необходимо рассказать Тиресию, что я об этом думаю, напишу-ка я ему коментарий"

Ладно, признаю - последние два пункта опциональны...
Доверьтесь мне) Это прекрасно))

читать

_______________________________________________________
1992 год
Электричка медленно сбавляла скорость. За окном проплывали серые гаражи, приземистые кирпичные здания, небольшие частные домики, утопавшие в буйной роскоши цветущей черемухи.

– Станция Энск, конечная, – сообщил динамик скрипучим голосом.

К выходу заспешили пассажиры: старушки-дачницы с перевязанными марлей корзинами, стайка подростков в футболках с портретами знаменитостей, усталые женщины, крепко сжимавшие ремешки сумочек из кожзама.

Игорь Евгеньевич сошел на платформу одним из последних. По крутым, обкрошившимся кое-где ступеням спустился на вокзальную площадь, остановился в нерешительности. Очень хотелось прогуляться по городу пешком, но времени на это уже не оставалось. Электричка пришла с опозданием: долго стояла на одном из перегонов, пропуская длинный товарняк – бесконечные желтые цистерны.

– Куда едем? – спросил куривший неподалеку от своей «шестерки» водитель.

– В институт.

– Садитесь, – уточнять название не было нужды. Вокруг института экспериментальной физики в давние уже времена вырос этот небольшой зеленый город с прямыми чистыми улицами, ультрасовременными тогда домами-двенадцатиэтажками и аккуратными детскими площадками.

– На открытие памятника?

– Да.

– Правильно, что памятник сделали. Ну и вообще… вернули доброе имя. Хороший человек был Белов. Вроде по уши в своей науке, академик, членкор, а гонора никакого. Ко всем одинаково: хоть столичный начальник перед ним, хоть дворник.

– А вы откуда знаете?

– Люди говорят. Вы-то сами из Москвы будете?

– Нет.

– Из-за границы, значит.

– Неужели так видно? – усмехнулся Игорь Евгеньевич.

– А то! У вас одни очки сколько стоят. Вроде скромно, а оправа дорогая. И джинсы тоже… не Китай. Я-то разбираюсь, брат приторговывал импортом при застое.

– Обычная оправа, это здесь всякую ерунду перепродают втридорога.

– А чего на электричке приехали? К нам теперь автобусы хорошие ходят. Да у вас, небось, и на такси от Москвы деньги есть.

– Считайте данью ностальгии.

– А… Понятно. И где теперь живете?

– В Лондоне.

Машина остановилась у институтской проходной.

– Сегодня здесь открыто, – сказал водитель, пряча в карман десятку. – Я двоих с утра подвозил. А памятник вон там, за липами.

На зеленой, ровно подстриженной лужайке уже собралась внушительная толпа. Игорь Евгеньевич заметил несколько телекамер, корреспондентов с микрофонами. С небольшой трибуны, установленной неподалеку от накрытого белой тканью памятника, выступал худощавый человек в темном костюме. Игорь Евгеньевич остановился чуть поодаль.

– Прилетел все-таки! – всплеснула руками обернувшаяся, чтобы осадить громко переговаривавшихся телевизионщиков, Галка. Рванулась навстречу, обняла за шею, разом растеряв внушительную серьезность доктора наук, не обращая внимания на удивленные взгляды молодых сотрудников. – Рома, смотри, прилетел! И не позвонил, поросенок.

– Да я прямо из Шереметьево. Привет, Ромыч!

Неловко улыбаясь, Ромка подал руку. Но Игорь Евгеньевич не ограничился рукопожатием, сгреб друга в охапку, потрепал по рыжей шевелюре:

– Господи, сколько же лет?!

– Десять, – подсказала Галка. – Ты где остановился?

– Забронировал номер в «Интуристе».

– Даже не думай. После банкета к нам. И на ребят посмотришь. Это весь твой багаж? – Галка указала на его спортивную сумку.

– Ага. Не тащить же с собой кучу вещей.

– Обалдеть, Гошка, тебя не узнать! – покачал головой Ромка. – Типичный работник дипкорпуса в отпуске. Только на голове воронье гнездо, как раньше.

– А он теперь не Гошка, он Гарри. Гарри Гончаров.

– Почему Гарри?

– Не знаю, к нему так обращаются за границей.

– Не везет с настоящим именем, – рассмеялся Ромка. – Тебя вообще кто-нибудь Игорем звал?

– Звал. Один человек…

– Кстати, он сейчас здесь, – тихо сказала Галка, и мир, словно в волшебной сказке, завертелся, отсчитывая назад годы, возвращая Игоря Евгеньевича в то кажущееся нереальным уже время, когда он был просто Гошкой. И только один человек… Впрочем, все началось раньше.

2

1980 год
Глава 1. Распределение

Все началось в жаркий июньский день, один из самых нервных в Чебоксарском педагогическом институте. В день государственного распределения на работу теперь уже бывших студентов факультета физики. Перед кабинетом, в котором заседала комиссия, собралась кучка выпускников. Усталых после недавних государственных экзаменов, издергавшихся в ожидании решения судьбы на грядущие три года.

– Я не уеду из города! – истерила Леночка. – Не хочу в деревню, лучше от диплома откажусь.

– Как тебе не стыдно, Козлова! – увещевал ее комсомольский секретарь Виктор Тимошин. – А зачем тогда поступала? Между прочим, на селе не хватает учителей!

– Там всего не хватает, – загоготал Лешка Минский.

– Выходила бы замуж, – томно заметила красавица Милка Сергеева, два месяца назад расписавшаяся с сорокалетним директором магазина. – Распределили бы по месту прописки мужа.

Гошка слушал разговоры однокурсников вполуха. Ему было все равно, куда ехать. В колхоз так в колхоз, лишь бы убраться от тетки, измотавшей своими придирками и огородом. Правда, учителем он себя представлял плохо. Как-то не думал о будущей работе, когда подавал документы в педагогический. Собственно, и подал их за компанию с другом Сашкой из кружка электротехники, в который ходил последние три года. И неожиданно для себя поступил. Правда, Сашку на третьем курсе отчислили за прогулы, а Гошка решил доучиться. Не в последнюю очередь назло тетке с дядей, с детства прочивших ему ПТУ.

– Гончаров, заходи, – позвала секретарша. И отчего-то подмигнула, добавила шепотом: – Ну, ты даешь, Гошка!

– Здравствуйте, – он остановился у дверей, машинально поправил очки.

– Здравствуйте, садитесь, – декан указал ему на пустой стул по другую сторону покрытого зеленой тканью стола. – Гончаров, на вас пришел вызов из одной очень серьезной организации. Вы что-нибудь знаете об этом?

Гошка помотал головой, гадая, о какой серьезной организации идет речь.

– Вас приглашают в институт экспериментальной физики города Энска, – торжественно произнес декан. – Вам знакомо это название?

– Не-е-ет, – протянул Гошка.

– Это научно-исследовательский институт всесоюзного значения. От него и еще нескольких подобных зависит оборонная безопасность нашего государства. Понимаете, о чем речь?

– Вроде…

– Гончаров, они хотят видеть вас в штате сотрудников. Сначала мы думали, что произошла ошибка, даже отправили туда телеграмму, – вступила заведующая учебной частью – строгая дама с высокой «халой» на макушке. – Но они прислали повторный запрос за личной подписью директора института – академика Белова. Ума не приложу, зачем им понадобились именно вы и что там делать школьному учителю. Работников, которые им нужны, выпускают московский и ленинградский университеты, другие известные учебные заведения. Специалистов высокого уровня, которые, будем честны, не идут с вами ни в какое сравнение, – она смерила бывшего студента презрительным взглядом. Зря: Гошка на звание специалиста высокого уровня не претендовал.

– А где это – Энск? – спросил он.

– Примерно в ста пятидесяти километрах от Москвы.


***

Однокурсники тоже удивились и, кажется, позавидовали. Чему – непонятно, сам Гошка радости не испытывал. Полученное распределение пугало куда сильнее перспективы проторчать три года в самом дальнем и затрапезном колхозе. В глубине души он полагал, что все происходящее – ошибка. Вот приедет на место, и окажется, что ждут там другого Игоря Гончарова. У которого оценки в дипломе лучше кое-как вытянутых ради стипендии четверок и тройки по теории марксизма.

Но сильнее всего удивила реакция тетки. Та, расслышав название института, даже выронила тазик с бельем, которое развешивала во дворе.

– Зачем ты им нужен?

– Сам не знаю, – честно ответил Гошка.

– Ты туда не поедешь. Обойдемся без атомщиков в семье!

– Это же распределение. Я не могу отказаться.

– А меня не волнует твое распределение! – почти завизжала тетка. – Никуда не поедешь, слышишь меня, неблагодарный сопляк?!

– Маргарита Васильевна, что случилось? – из-за забора выглянула любопытная соседка.

– Все хорошо, Вера Сергеевна, – отозвалась тетка и продолжала злым шепотом: – Говорю: нечего тебе там делать.

– Ага, Данечке вашему можно, а мне нельзя?! – разозлился Гошка. – Ему и юридический в Ленинграде можно, и сборную по боксу. Между прочим, знаю я, сколько дядя за его поступление заплатил. И какие деньги возил потом, когда Данька сессии заваливал.

– Тише ты, несчастье! – зашипела тетка, бросая испуганные взгляды в сторону соседского участка. Она как огня боялась сплетен. Владельцы большого дома на окраине города Дуровы считались семейством уважаемым и серьезным. Тетя – санитарный инспектор, дядя – заведующий складом электроинструментов.

– Поезжай куда хочешь, дрянь неблагодарная! Вспомнишь меня – поздно будет. И не вздумай возвращаться!

– Очень нужно, – пробормотал Гошка. – Что я у вас забыл-то? Угол на чердаке, или Данькины обноски?

На подготовку к отъезду оставался день. Собрался он быстро: имущество, нажитое за двадцать один год жизни, с легкостью уместилось в брезентовом рюкзаке. Вечером заглянул к знакомому фарцовщику Ленчику, потратил деньги, заработанные ночными дежурствами в местной больнице, на шикарные американские джинсы.

– Не сомневайся, все-таки в приличное место едешь. Наукоград, элита. Там по одежке встречают, – убеждал его Ленчик. – А я тебе в довесок олимпийскую футболку подарю – только вчера из Москвы привезли. Не жалко, все-таки ты Вовкин приятель.

– Кстати, как он? – небрежно поинтересовался Гошка, разглядывая майку с улыбающимся олимпийским Мишкой.

Ленчик отвел взгляд, засуетился.

– Не знаю, уже неделю не видел. Наверное, за товаром уехал.

– Ну, уехал так уехал, – не говорить же, что позавчера видел Вовку на бульваре в компании до отвращения смазливого паренька. Но обмануть Ленчика не удалось. Тот похлопал по плечу, сказал, зачем-то понизив голос, хотя в комнате, кроме них, никого не было:

– Не бери в голову, Гош. Ты уезжаешь, там больше возможностей, чем в нашей дыре. Все-таки Москва рядом. Тусовка известная: у Большого театра и на Тверском. Только осторожно, на ментов не нарвись. Сам знаешь, статья…

– Ага, хорошо, – смутился Гошка.

3

Глава 2. Научная династия

Отправился Гошка следующим утром в купейном вагоне фирменного поезда Чебоксары – Москва (билет прислали из института вместе с запросом). Раньше не уезжал так далеко: только летом в пионерский лагерь, «на картошку» в институте да прошлым летом с Вовкой на озера. Необычным казалось все: цветы на столике в купе, хрустящее постельное белье, вкусный чай в подстаканниках, незнакомые города и поселки, с немыслимой скоростью мелькавшие за окном. Гошка заглянул в сияющий чистотой и белыми скатертями вагон-ресторан, бросил беглый взгляд на цены и ушел от греха подальше. Зато на одной из станций купил необыкновенно вкусную вяленую рыбу и печеный картофель, который подносили к вагонам местные бабушки. Ближе к ночи какой-то сомнительный человек в тамбуре предложил купить из-под полы четвертинку водки. Обычно Гошка к спиртному был равнодушен, но тут сунул барыге в ладонь смятый рубль (взрослая жизнь, гулять так гулять). Вернулся в купе, залпом выпил противную на вкус жидкость и через пять минут уснул как убитый. Разбудила его проводница, сообщившая, что через двадцать минут поезд прибудет в Энск.

Гошка снимал с багажной полки рюкзак, когда услышал в коридоре густой бас:

– Значится, вот шестое купе. Спасибо, деточка!

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге, оглядываясь, застыл огромный бородатый детина в клетчатой ковбойке навыпуск. А в следующий миг Гошку сгребли в охапку огромные ручищи:

– Надо же, вылитый Женька! – завопил бородач, пугая Гошкиных попутчиков: тихую семейную пару и пожилую женщину, которую на чебоксарский вокзал провожало многочисленное семейство.

– Вылитый кто? – не понял Гошка.

– Да папаша твой! Я же его еще пацаном знал, когда у профессора Гончарова работал.

– У кого?

Бородач отстранился, посмотрел недоверчиво:

– Ты, парень, не Гончаров Игорь, что ли?

– Он самый, – промямлил Гошка. – А вы кто?

– Я же говорю, вылитый папаша! Так Харитоныч я, стеклодув институтский. Ладно, пошли, по дороге покалякаем, а то остановка всего пять минут.

– Ну, вот, – продолжал бородач после того, как они спустились на платформу, – я ведь у твоего дедушки, академика Виктора Петровича Гончарова, работал, когда Женька еще на горшке сидел.

– Да подождите, – остановился совершенно сбитый с толку Гошка. – Вы… вы знали моих родителей?

– А я о чем толкую?! И тебя знал. Вот таким, – Харитоныч развел большие ладони. – Это ведь я тебя в Москву привез, когда Женя с Лёлей погибли. На следующий день в Казахстан вылетел. Дедушку-то твоего в тот же вечер в больницу отвезли с инфарктом. Вот Белов Алексей Николаевич мне и велел: лети, мол, забери мальца, он там один у чужих людей остался. Ох, что творилось. Шутка ли сказать, такой взрыв!

– Какой взрыв? – еще сильнее поразился Гошка. – Они же на мотоцикле разбились. Папа был… пьяным за рулем. Тетка говорила.

– Пьяным? – добродушное лицо Харитоныча исказилось гневом. – Твоя тетя… Плохой она человек, я еще тогда Алексею Николаевичу сказал. Глаза злые, я таких за версту чую. Эх, не нужно было тебя у них оставлять!

– Так что с родителями?

– Родители твои – золотые люди, – сказал бородач серьезно. – А Женька мог стать великим, как папаша его, если бы не это несчастье. Ну, пошли, вон машина ждет. Я для такого случая Саню попросил смотаться, тебя подхватить. По дороге обскажу, раз уж родственнички твои не удосужились.

– Я вот как думаю, – начал Харитоныч, когда они устроились на сиденье ярко-оранжевого «москвича». – Многие говорили: сын академика, все дороги открыты. Да только у Женьки настоящий талант был. Конечно, пошел по отцовской линии. А как иначе, если с детства в институте болтался. Бабушка-то твоя померла, когда ему два годика было. Почками страдала еще до родов. Женька поздний у них, долгожданный. Стеклодувку мою любил, там штучки всякие, мальцу интересно.

– Харитоныч, а зачем в институте стеклодув? – осторожно поинтересовался Гошка.

– Как же. Детальки разные мастерить к приборам да установкам ихним. Это, брат, не просто так. Редкая квалификация. Так вот. О дипломе Женькином, помню, говорили, что чуть не на докторскую тянет. Лучшие институты его к себе заманивали. А он уже тогда собственный проект задумал. Собрал друзей по университету, пришел к отцу, тот и дал ребятам полную свободу. Самая молодая лаборатория, так их называли. Среди них и маманя твоя была: они на четвертом курсе окрутились.

– Значит, они учились вместе, – задумчиво сказал Гошка. – А я и не знал.

– Да ничего ты не знал! Все родственнички твои. А родился ты в Казахстане. Родители твои, как все придумали, уехали туда – опытную установку делать.

– Ага, у меня и в свидетельстве записано. Тетка говорила: поехали на какую-то стройку за длинным рублем.

– Тьфу, стерва! – выругался Харитоныч. – В общем, из энтого Казахстана они не вылезали почти. Я уж не знаю, чем они там занимались, засекречено все было. Да и не понимаю в физике ни шиша. Сделали установку, начались испытания. Одно прошло, второе. А потом, как гром среди ясного неба. Взрыв. Погибли Гончаровы Женя с Лёлей, еще парень из их компании и двое местных.

– Несчастный случай?

– Вроде того. Слухи всякие ходили. Есть человек один… в то же самое время похожую тему начал.

– Ты хочешь сказать?..

– Много разного болтали. Если надо, тебе потом Алексей Николаевич расскажет. Может, и не надо вовсе. Ну, приехали. Выходи.

Ошеломленный новостями, Гошка все же остановился в восхищении перед зданием, у которого их высадил водитель. Огромный конус из стекла и бетона казался выдумкой писателя-фантаста.

– Нравится? – с гордостью спросил Харитоныч. – По особому проекту делалось. Архитектура будущего. Вот пройдет лет двадцать-тридцать, всю страну такими застроят. Ну, не всю, так Москву и Ленинград точно.

– Значит, это и есть институт?

Харитоныч рассмеялся.

– Бери шире. Это только главный корпус. Вот институт, – он махнул назад большой ручищей.

Гошка оглянулся. Перед ним расстилалась громадная территория. Множество зданий, не таких красивых, как главное, но больших и светлых. Постройки соединялись выложенными плиткой дорожками, ярко-зеленый газон между ними был аккуратно подстрижен, на лужайках вольготно расположились липы и клены. Слева территория института заканчивалась обрывом, из-за которого тянуло речной свежестью. Невдалеке виднелась большая спортивная площадка, над крышами возвышалась конструкция, похожая на телевышку.

– Здорово, – искренне сказал он.

– А то! – подтвердил Харитоныч. – Так идем, что ли?

Необыкновенный лифт с прозрачными стенками поднял их на седьмой этаж, к двери с надписью: «Приемная академика Белова А. Н.»

– Здравствуйте, Горгулья Степановна, – почтительно сказал Харитоныч даме с худым строгим лицом, сидевшей за большим столом. Перед дамой стояло штук пять телефонов, две пишущие машинки и странный плоский аппарат, каких Гошка в жизни не видел. За ее спиной расположился огромный стеллаж, поражавший обилием одинаковых пронумерованных папок. – Будьте любезны, передайте Алексею Николаевичу, что я внучка Виктора Петровича привел. Он знает.

Женщина легонько кивнула и направилась к обитой красным дерматином двери.

– Это секретарша академика, – прошептал Харитоныч. – Строгая, жуть. Мимо нее никто не проскочит. Но и по своей воле людей не мурыжит: хоть кто к академику пришел – доложит сейчас же. Ты чего скис? Не бойся, Алексей Николаевич знаешь, какой человек! Таких сейчас не сыщешь. Вот дедушка твой был, да он.

– Я не боюсь, – возразил Гошка. Не говорить же, что его расстроили слова Харитоныча о «внучке».

– Игорь Евгеньевич, академик Белов вас ждет, – церемонно сообщила секретарша.

Кабинет Белова оказался совершенной противоположностью официальной строгости приемной. Всюду книжные шкафы – уютные, домашние, доверху забитые пухлыми томами. За стеклами полок выстроились грамоты и кубки, в углу висела странная картина, нарисованная мелкими точками. На картине был изображен юноша в набедренной повязке, его мускулистое тело пронзали большие стрелы.

Возле окна на красной подушке спал пушистый котяра необычной золотисто-рыжей окраски.

– Кыс-кыс, – позвал Гошка. Но кот не обратил внимания, только ухо слегка приподнял да закрыл розовый нос кончиком хвоста.

Огромный стол был завален бумагами, книгами, разными предметами вроде ониксовых лягушек, каменных шариков и металлических пластинок. На самом краешке стола обнаружилась непонятная конструкция: у Гошки глаза на лоб полезли. Стойка, с верхушки которой спускаются три веревочки, к ним прикреплены тяжелые металлические грузики. Но грузики эти не висят, как им положено всемирным законом тяготения, а парят в воздухе на равном расстоянии друг от друга. Гошка осторожно протянул руку, коснулся одного указательным пальцем.

– Как вы думаете, Игорь Евгеньевич, что это такое? – послышался мягкий, слегка рокочущий голос.

Из-за шкафов вышел пожилой мужчина. Возраст угадывался по мелким морщинкам на лице и коже рук, совершенно седым густым волосам и такой же белой окладистой бородке. Но спину академик держал безупречно прямо, ярко-голубые глаза за стеклами модных очков светились задором, а пиджак на нем был такой, каких Гошка даже в импортных журналах у знакомых фарцовщиков не видел: фиолетовый, с серебряными разводами.

– Не знаю, волшебство какое-то. Не должны эти штучки так висеть, – честно ответил Гошка и торопливо добавил: – Здравствуйте!

– Здравствуйте, здравствуйте! Это, молодой человек, наглядная демонстрация магнитного поля. Вот эти штучки, как вы выразились, – сильные магниты. Они отталкиваются друг от друга и потому остаются на весу. Да вы садитесь.

– А… – протянул Гошка, опускаясь в глубокое кресло.

Академик уселся напротив, нажал на кнопку телефонного аппарата, попросил:

– Горгулья Степановна, будьте добры, чайку нам, пожалуйста, – он вновь обернулся к Гошке: – И как вам, Игорь Евгеньевич, наш институт?

– Отлично! – искренне сказал Гошка. – Я ничего подобного не видел.

– Рад, что понравилось. Первое впечатление – самое важное. Что же, сразу перейдем к делу? Сейчас я расскажу о наших лабораториях, и вы выберете сами, где хотели бы работать. Конечно, к атомному реактору я вас пока не пущу, для этого надо подучиться…

– Честно говоря, я бы хотел уехать домой, – хмуро сказал Гошка.

– Так-так, – академик слегка наклонился вперед. Глаза, обрамленные сеточкой морщин, заглядывали, кажется, в самую душу. – Вам нравится институт, но вы хотите уехать домой. В чем же дело? Кстати, позволите называть вас просто Игорем? Мне, старику, так проще, все-таки вы мне во внуки годитесь.

– Гошка, – махнул он рукой. – Меня все так называют. И на «ты», конечно.

– Договорились. Так из-за чего ты, Гоша, хочешь уехать?

– Да понимаю я, почему вы меня сюда пригласили. У меня ведь подготовки для вас никакой, только пединститут. Магнитное поле вон не узнал… Из-за дедушки. Вы с ним дружили, да? Вроде как долг перед старым другом выполняете. Только мне чужих заслуг не надо. Я уж сам как-нибудь, – Гошка выпалил это и тут же испугался, что обидел академика. Но тот наоборот обрадовался чему-то, даже в ладоши хлопнул.

– Что сам, это замечательно! Это просто прекрасно, Гоша. Ох, порадовался бы за внука покойный Витя. А Женя с Лёлей за сына!

– Да чему там радоваться? – кисло спросил Гошка и повторил: – Можно, я уеду?

– Ты хотел стать учителем?

– Не так чтобы очень… Но смог бы работать, наверное.

– Если ты, Гоша, скажешь, что мечтаешь преподавать, я лично позабочусь о твоем переводе в школу. Но если не уверен, хочу, чтобы попробовал работать здесь.

– Не собираюсь я занимать чужое место!

– А откуда ты знаешь, что оно чужое? Вдруг оно как раз твое единственное! Не зря же ты выбрал физику. А подготовка… не всему учатся в институте, поверь мне. Многое можно наверстать, было бы желание. Достаточно мы талантов зарываем. И да, именно потому, что ты внук Виктора и сын Жени Гончаровых, я хочу дать тебе этот шанс. Верю я в генетику, верил, когда ее еще лженаукой объявляли. Давай так условимся. Ты попробуешь. Не получится, держать не буду. Договорились? – Белов протянул руку.

– Договорились, – после недолгого размышления сказал Гошка. Уж очень хотелось согласиться с этим необычным человеком. Пожал сухую ладонь и добавил быстро: – Но поблажек мне не надо!

– Не будет поблажек, – рассмеялся Белов. – Так куда тебя отправить? Можно, конечно, пройти тестирование. Ребята на ЭВМ недавно программу разработали – вроде определяет способности и склонности. Хочешь попробовать?

– Не очень… – торопливо сказал Гошка. Вдруг умная машина решит, что у него вообще никаких способностей нет.

– И то дело. Я, признаться, больше верю в личный выбор, по старинке. Смотри. Есть лаборатория, изучающая свойства плазмы, есть такая, где ребята погодой пытаются управлять, грозу вон хотят подчинить, фантазеры. Лаборатория магнитных материалов, диэлектриков. Одна из новых – медицинской биофизики. Ищут способ борьбы с раковыми опухолями посредством облучения. Рак, как ты знаешь, чума двадцатого века, так что проблема актуальнейшая. Есть лаборатория теоретической физики…

– Вот, может, теоретической? – с тоской спросил Гошка, думая о том, что там он по крайней мере ничего не сломает. Снизу послышалось настойчивое мяукание, он протянул руку, чтобы погладить кота. Тот довольно зажмурил глаза, ткнулся плоской мордой в ладонь, потерся о ногу.

– Признал за своего, Феникс? – Белов наклонился, почесал животину за ухом. – Фениксом его наши ветеринары прозвали. Какие-то мерзавцы котенку шерсть подожгли. Ребята его еле вытащили. И имя дали, как возродившемуся из пепла. Страшный был, заморыш в черных струпьях. А теперь вон какой красавец.

– У вас и ветеринары есть?

– А как же. Есть подопытные животные, есть и ветеринары.

– Алексей Николаевич, к вам профессор Северский, – отрапортовала секретарша, ставя на стол поднос с чайником и белыми чашками. – Сказать, что у вас посетитель?

– Спасибо, Горгулья Степановна. Нет-нет, зовите.

– Алексей, вы же знаете… – с порога заговорил Северский и осекся, увидев Гошку. Поразглядывал с минуту, как уродливый экспонат в музее, и отвернулся, презрительно скривил тонкий рот. Впрочем, Гошке профессор тоже не понравился. На бледном худом лице недовольная гримаса, немытые волосы свисают почти до плеч, а темные глаза так и буравят тебя презрительным взглядом. И в черном свитере с высоким воротом, в такую-то жарищу!

– Знакомься, Всеволод. Это Гоша Гончаров, сын Евгения, я тебе говорил. Прибыл к нам в институт. Гоша, это профессор Северский, руководитель лаборатории теоретической физики. Вот, Всеволод, молодой человек размышляет, не пойти ли к тебе.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сквозь зубы процедил Северский. – Нам требуются квалифицированные специалисты, а не… – он не договорил, но Гошка его мысль понял, выпалил торопливо:

– Да не пойду я к вам! Очень надо в бумажках копаться! – и обратился к Белову. – Я рак лечить хочу. Можно?

Северский красноречиво хмыкнул.

– Можно, Гоша, можно, – задумчиво сказал Белов, переводя взгляд с одного на другого. – Очень хороший выбор. Но по поводу теоретической физики ты неправ: все открытия сначала рождаются на бумаге.

– Да что он может понимать, Алексей?! – нетерпеливо тряхнул головой Северский.

– Куда уж мне, – любезно подтвердил Гошка и обратился к Белову. – Может быть, я пойду?

– Иди, Гоша, – ласково кивнул академик. – Сейчас я позвоню заведующей кафедрой и коменданту общежития. Он в первом жилом корпусе. Это в двух шагах отсюда: тебе любой покажет.

4

Глава 3. Друзья и враги

Позже Гошка часто радовался правильно сделанному выбору. В лаборатории медицинской биофизики собрались люди молодые, задорные, искренне увлеченные своим делом. Руководила ими строгая дама – профессор, доктор наук Афина Генриховна Мейер.

– Не торопитесь узнать сразу все, – сказала она Гошке в первый рабочий день. – Почитайте литературу, разберитесь, что к чему. Если возникнут вопросы (а возникнут они обязательно), обращайтесь ко мне или к Гале Поляковой. Умнейшая девушка, в следующем году выводим ее на защиту.

С аспиранткой Галкой он подружился сразу, как и с ее приятелем Ромкой Лисицыным.

– Ты где остановился? – спросил его Ромка минут через десять после знакомства.

– Распределили в третье общежитие, – ответил Гошка.

– Перебирайся лучше в первое. У меня как раз сосед уехал. В Москву пригласили после защиты, мы сейчас в блоке вчетвером с ребятами. Все равно кого-нибудь подселят, так лучше тебя, чем какого-нибудь зануду.

Институтские общежития тоже стали для Гошки открытием. Система не коридорная с одним на этаж туалетом и душем в подвале, как в чебоксарских общагах, а блочная. В каждом блоке две комнаты («двушка» и «трешка»), туалет и душевая. Красота! И жили в «аспирантском» первом корпусе весело: все молодые, бездетные, вечеринки каждый день то в одной комнате, то в другой. Гошка моментально сделался душой компании благодаря легкому характеру и умению играть на гитаре. Правда, своего инструмента у него не было, приходилось брать у ребят. А вот Галка снимала комнату в городе. Говорила, что в общежитиях чересчур шумно, бесконечные разговоры и хождения из комнаты в комнату мешают заниматься. Неудивительно: она постоянно что-то читала и записывала в пухлый блокнот, даже за обедом. Ромка над ней за эту чрезмерную, с его точки зрения, страсть к науке подсмеивался. Гошка подозревал – потому, что книгам Галка уделяла внимания больше, чем Ромке.

Работа оказалась не такой захватывающей, как представлял Гошка. Графики, схемы, расчеты, возня с техникой. До первых клинических испытаний, по словам Афины Генриховны, было еще далеко. Предстояло выявить подходящий тип излучения, проверить метод на лабораторных животных. И только потом, когда вред будет полностью исключен, а польза доказана, можно пытаться лечить добровольцев – тех, кто захочет участвовать в эксперименте. Таких, думал Гошка, окажется немало: смертельно больной человек хватается за соломинку. И правильно делает, потому что современная наука на месте не стоит.

В общем, Гошке новая жизнь очень даже нравилась. Как и люди, с которыми она его свела.

– Какой же ты молодец, что не пошел к Северскому! – говорил Ромка, и Гошка с ним охотно соглашался.

«Теоретики», как называли сотрудников лаборатории теоретической физики, держались особняком. Курили и ели всегда отдельно, на работу неизменно ходили в строгих костюмах и при галстуках, в общих развлечениях не участвовали. Своему заведующему разве что в рот не смотрели, о руководстве института отзывались с легким презрением. Даже Галка, старавшаяся быть ко всем беспристрастной, однажды с досадой бросила:

– Секту какую-то развел у себя Северский.

С одним из представителей этой «секты» Гошка столкнулся в первый же день своего пребывания в институте.

Высокий светловолосый парнишка крутился около белой «Волги», кажется, пытался поменять колесо.

– Привет, ты не скажешь, как пройти в первое общежитие? – обратился к нему Гошка.

– Вон там, – небрежно махнул рукой парень и спросил в свою очередь: – Слушай, ты колеса менять умеешь?

– По-моему, сначала надо поставить домкрат.

– Это я и сам знаю! Черт, придется звонить отцу, чтобы подогнал ребят из мастерской. Проклятый город: не дороги, а убожество. За три месяца вторую резину меняю. У нас вечно так: институт союзного значения построили, а подъезды к нему сделать не могут. Надо было остаться в Москве, в университете. Все отец: перспективы, быстрая защита…

– А по-моему, здесь здорово, – сказал Гошка. Белобрысый парень ему не понравился: напомнил двоюродного братца Данечку. Тот тоже громко возмущался местной грязью и бескультурьем, когда приезжал домой на каникулы. Будто всегда жил в Ленинграде.

– А ты откуда? – новый знакомый смерил Гошку оценивающим взглядом.

– Из Чебоксар.

Собеседник в ответ хмыкнул и вновь отвернулся к своей машине.

Зато на следующий день, когда Гошка, Ромка и Галка обедали в институтской столовой, подошел сам. Сел на свободный стул, протянул Гошке руку, словно не замечая его товарищей:

– Привет, мы вчера познакомились, а представиться друг другу забыли. Домокл Мещерский, лаборатория теоретической физики. А ты Игорь Гончаров, я уже знаю.

– Услышал о человеке с известной фамилией и прибежал заводить полезное знакомство, – хмыкнул Ромка. – Мещерский, ты в своем репертуаре.

– Не вижу ничего странного в желании познакомиться с новым коллегой, – огрызнулся парень со странным именем. – А тебе, Лисицын, после случая в третьем общежитии вообще лучше помалкивать. Сын представителя власти, а ведешь себя, как последняя шпана!

– Что-то ты не горел желанием знакомиться с парнем из Чебоксар, – заметил Гошка, убирая руку в карман. Терпеть не мог самовлюбленных павлинов и охотников читать другим нотации.

Бледные щеки парня заалели ярким румянцем.

– Не с того начинаешь, Гончаров! Подумал бы, с кем водить знакомство.

– Я подумал, – заверил его Гошка.

– Тоже мне! – зло сказал Ромка после ухода Мещерского. – Пользуется тем, что папа – первый секретарь городского обкома. Терпеть этих мажоров не могу. Ты чего смеешься, Гош?

– Этот Домокл вчера местные дороги ругал, – хохотал Гошка. – А выходит, его отец за ними следить и должен.

– Плевать этому Мещерскому и на дороги, и на людей, и на город. Лишь бы московским властям угодить. Мой папа с ним работает, знает.

– Вот ты, Гоша, внук академика, а не задаешься, – заметила Галка.

– Чего мне задаваться, – ответил он, думая о том, что обзавелся уже вторым врагом на новом месте работы.

Первым, безусловно, был Северский. Это вряд ли волновало бы Гошку, если бы их лаборатории не находились в одном здании и, самое главное, не сотрудничали. Но теоретики неизменно делали Мейер расчеты, в свою очередь требуя отчитываться о полученных результатах.

Гошка не выдержал, когда Северский, брезгливо морща длинный нос, в третий раз отправил его переписывать цифры и формулы.

– Абсолютно нечитаемая писанина, – отбросил профессор убористо исписанный лист. – Учитесь аккуратно оформлять научные отчеты.

– Всем, кроме вас, понятно, – возмутился Гошка. – И у вашего любимого Мещерского почерк не лучше.

– Домоклу можно простить не слишком разборчивый почерк.

– Потому что он сын первого секретаря обкома?

– Потому что он перспективный ученый! – Северский даже со стула вскочил, начал расхаживать по кабинету. Не привык, наверное, к отповедям. – И не вам, Гончаров, упрекать других протекцией.

– Вы меня просто терпеть не можете, – сделал вывод Гошка.

– Да, я терпеть не могу подобных вам, – глазищи Северского гневно сверкнули. – Мальчиков, которым все блага достаются даром, детей и внуков академиков, на которых смотрят с восхищением только потому, что им повезло родиться в знаменитых семьях. Вы такой же, как ваш отец: наглый, безалаберный, готовый идти напролом…

– Вы знали моего отца?!

– Я учился с ним на одном курсе, – криво усмехнулся Северский. – От Гончарова, кажется, еще до поступления ждали научных подвигов.

– Он был талантливым ученым. Все так говорят!

– О, да, у него были способности, не спорю. А еще неограниченные возможности для исследований, свой проект в двадцать два года, полная свобода действий. Она и привела к трагедии.

– Замолчите, – попросил Гошка. – Замолчите, пожалуйста…

– Что, Гончаров, неприятно слышать правду? Ваш отец, протащивший на ответственную, сложнейшую работу своих институтских приятелей, безответственно подходивший к опасным испытаниям, виновен в гибели нескольких людей, в том числе вашей матери…

– Да заткнитесь вы! – заорал Гошка и, размахнувшись, бросил злополучный отчет в искаженное ненавистью лицо Северского.

Спустя полчаса он сидел, забившись в уголок между осциллографом и вакуумным насосом, и хмуро слушал увещевания Галки.

– Извинись, – требовала подруга. – Северский, конечно, тот еще фрукт, но он крупный ученый, уважаемый человек. Ты, младший научный сотрудник, оскорбил профессора из-за требования переписать отчет.

– Не из-за этого, – вяло возразил Гошка.

– А я рад, что ты ему все высказал, – поддержал друга Ромка. – Северский – редкий мерзавец. И работает на Володина, это все знают. У него в институте и начинал, между прочим.

– На кого?

– На Томаса Володина, заместителя министра атомной физики. Он давно под Белова копает. Хочет, чтобы наш институт занимался только военными проектами. А Северский его ставленник здесь. Надеется на директорское кресло, и гадать не надо.

– А Белов не хочет работать на военных?

– Да мы же работаем! Только он считает, что нынешняя гонка вооружений – путь в никуда. Что, если так пойдет дальше, мы с американцами просто уничтожим планету.

– И я с ним согласна, – подтвердила Галка. – Ладно, ну его, Володина этого. Надо извиниться перед Северским, Гоша. Тебя же с работы выгонят!

– Не буду я извиняться, пусть выгоняют.

– Чем занимаемся? Что за посиделки? – сдержанно поинтересовалась вошедшая Афина Генриховна, и по ее нахмуренным бровям Гошка понял: знает. – Обеденный перерыв, кажется, еще не начинался. Гончаров, а вас ждет директор института.

«Точно выгонят», – думал он, поднимаясь в кабинет Белова.

Но Алексей Николаевич даже не ругался особенно. Напоил чаем, попенял за несдержанность, расспросил о причинах случившегося.

– Понимаешь, Гоша, не все так просто в этой жизни, – сказал он задумчиво. – Профессор Северский и твой отец, мягко говоря, не ладили во время учебы. А с Лёлей Всеволод дружил и очень тяжело перенес ее смерть. Неудивительно, что винит в ней Евгения. Ведь он руководил тем злополучным проектом.

– Северский что, был влюблен в мою маму?

– Не думаю, – улыбнулся Белов. – Скорее, Лёля Иванова была его единственным другом. Послушай, Гоша, я хочу, чтобы ты знал. Вины Гончаровых в том взрыве нет. В давние времена часто приходилось продвигаться вслепую, и твои родители стали далеко не единственными жертвами науки. Знал бы ты, сколько талантливых, умных людей умерло от облучения, сколько погибло на испытаниях! А профессор Северский… Давай договоримся так. Ты перепишешь отчет и сдашь ему. Он имеет право требовать от тебя должного исполнения работы.

– Хорошо. Но извиняться я не буду.

– Ты взрослый человек, Гоша. Как и профессор. Извиняться или нет, решишь сам. Мне просто хочется, чтобы ты научился понимать и прощать даже не слишком симпатичных тебе людей.

5

Глава 4. Неожиданные открытия

В сентябре научных сотрудников нескольких лабораторий и отделов института отправили в соседний колхоз «на картошку». «Повезло» в числе прочих биофизикам и теоретикам.

– Безобразие! – возмущался Домокл. – Интеллектуальную элиту используют в качестве неквалифицированной рабочей силы!

– Потому что такие, как твой папочка, развалили колхозы, – закончил фразу Ромка.

Домокл бросился на него с кулаками, еле разняли.

Гошка же к поездке отнесся спокойно: у тетки столько этой картошки перекопал, вспоминать тошно. Тем более что Белов посылал в колхоз всю лабораторию, а не только аспирантов и мэнээсов. Так что никому обидно не было. Правда, Афина Генриховна не поехала: улетела в Варшаву на какой-то симпозиум. А вот Северский слова не сказал, отправился со своим отделом. «Молодец», – невольно подумал Гошка и тут же отметил, что спокойной жизни в колхозе им не видать. Замучает профессор своими придирками.

Зато с ними ехал начальник лаборатории по разработке средств защиты от излучения доктор наук Рем Ромашкевич. Приятный человек, мягкий, интеллигентный. Заговорил с Гошкой раз, другой, рассказал, что в университете был дружен с его отцом, гулял на их с мамой свадьбе. Вспоминал разные забавные случаи, мелкие подробности. Казалось, ему самому приятно возвращаться в то беззаботное студенческое время. Гошка слушал, затаив дыхание, пытаясь восстановить с чужих слов жизнь родителей, которых не помнил.

– А Северский правда дружил с мамой? – спросил он как-то.

– Правда, – улыбнулся Рем. – Они все лабораторные вместе делали и сдавали их первыми на «отлично». В общежитии на кухне занимались ночами, как сейчас помню. Их еще зубрилками дразнили. Дурачье!

В колхозе работников института поселили на третьем этаже общежития для механизаторов, доярок и прочих сельских работников. Хороший, по мнению Гошки, вариант: четырехместные комнаты с двухъярусными солдатскими кроватями, туалет и умывальник на этаже, столовая. Во время учебы в чебоксарском педагогическом, где тоже гоняли «на картошку», приходилось жить в бараках, спать на набитых соломой матрацах и таскать воду из колодца. А вот Домокл сразу начал возмущаться «отвратительными условиями». Подавай ему душ с горячей водой, нормальные комнаты. Удивительно, но заткнул его Северский:

– Прекратите ныть, Мещерский! – прикрикнул он на своего любимца. – Эти условия считаются пригодными для людей, благодаря которым вы каждый день пьете молоко, едите мясо и овощи. Поживите и вы в таких для разнообразия.

Домокл на это ничего не ответил, лишь посмотрел зло из-под светлой челки. Но и в колхозе не задержался: спустя пару дней пожаловался на высокую температуру и укатил в Энск на присланной отцом машине. Гошка считал – скатертью дорога, без него спокойнее.

В одном Мещерский оказался прав: без душа после грязной работы было тяжеловато. Умывальник оккупировали девушки. Большими кипятильниками грели воду в ведрах, мылись в тазиках. Что и понятно, женщинам в таких условиях намного сложнее. Особенно если волосы длинные и густые, как, например, у Галки. Пока промоешь!

– А пойдемте к реке, – предложил Гошка на третий вечер. – Тепло ведь.

Его охотно поддержали. Взяли полотенца, мыло, со смехом и шутками отправились к ближайшей речке. Правда, решимость куда-то делась, когда разулись и попробовали зайти в воду.

– Чего вы хотели? – удивился Гошка. – Сентябрь все-таки, да и солнца уже нет. Сейчас все сделаем. Давай, Ром, тащи валежник. Спички есть у кого-нибудь? Или зажигалка?

Разожгли у берега высокий костер, сразу стало веселее. Трещали поленья, шустрые красные искорки летели вверх, исчезая в темнеющем небе, носились возле огня обезумевшие ночные мотыльки.

– Ну, вот, теперь купаться, – сказал Гошка, снимая свитер.

– Ой, а я плавки не взял, – охнул сосед по общежитию – тихий увалень Никита.

– Да какие плавки, тут никого нет. Голышом, мы же мыться пришли, – и в подтверждение стянул трусы, ступил, слегка ежась, в воду. А потом решительно бросился вперед, разрезая брызгами темную рябь. На мгновение тело обожгло холодом, сердце ухнуло куда-то вниз, но уже в следующую секунду он плыл широкими саженками, разгоняя кровь, согреваясь энергичными движениями. Вынырнул на середине реки, махнул ребятам:

– Идите сюда! Отличная вода.

Сначала его примеру последовал Ромка, потом остальные, и скоро в речке, отфыркиваясь и смеясь, захваченные озорной детской радостью, барахтались с десяток здоровых, абсолютно голых парней. За веселой возней не заметили приближения Северского.

– Так-так, что здесь происходит? Купание голышом? Массовая оргия? – профессор стоял на берегу, сложив руки на груди, глядел презрительно и брезгливо. – Вы не думаете о том, какое впечатление производите на местных жителей своим аморальным поведением?

– Да тут никого нет, – удивился Гошка, подплывая ближе к берегу.

– Вы, конечно, знаете об оргиях больше нашего, профессор, – сказал Ромка.

Его слова окончательно вывели Северского из себя.

– Выходите все немедленно! – заорал он, и Никита, стоявший по пояс в воде, от неожиданности плюхнулся на спину.

Каким-то шестым чувством ощущая, что противоречить сейчас нельзя, Гошка быстро выбрался на берег. Посмотрел опасливо на Северского и поразился, заметив, что тот отвел взгляд. Застеснялся что ли? Но в то же время не так, чтобы совсем отвернулся, а краем глаза продолжал разглядывать. Да еще как внимательно! Гошка, благодаря некоторым обстоятельствам своей жизни, в таких вещах разбирался отлично.

И тут он, неожиданно для самого себя, выкинул немыслимое. Убрал руку, прикрывавшую пах, расправил плечи, улыбнулся коротко и игриво, мотнул головой, стряхивая крупные капли. Будто бы случайно задев профессора мокрым локтем, медленно прошел к костру, не торопясь взялся за трусы. Готов был поклясться, что на бледных щеках Северского выступил румянец. Зачем сделал все это, и сам не знал. Захотелось смутить профессора? Покрасоваться молодым телом? Эх, прав был Вовка. Сексуальная ориентация – это судьба. А на деле безобразие сплошное.

Впрочем, замешательство Северского продолжалось недолго.

– Выходите все немедленно, я сказал! – заорал он еще громче.

– А если я вас стесняюсь? – с вызовом спросил Ромка.

– Я что тебе, девушка?

– Лучше уж девушка, чем голубой, – ответил Ромка, и на речке воцарилась пугающая тишина.

– Замечательное качество для молодого ученого: собирать грязные сплетни, – после недолгого молчания сказал Северский и, развернувшись, медленно пошел прочь.

А Гошка вдруг понял: это не сплетня, а правда. Тем неведомым участком мозга, который Вовка, шутя, называл «гей-радаром», понял. И, не размышляя, кинулся на защиту. Не профессора даже. Себя, своей жизни.

– Кончай выпендриваться, Ромка! – прикрикнул он на друга. – Вылезай давай. Нужен ты здесь кому-то, можно подумать. И вообще нефиг обсуждать чужую жизнь.

– Гош, так говорят… – растеряно пробормотал Лисицын, неуклюже выбираясь на берег.

– А ты не слушай. Тебе какое дело, кто с кем? Тоже мне, борец за нравственность.

– Гош, да ты чего?

– Предположим, я спал с парнем.

– А?!

– Я к тебе приставал когда-нибудь, скажи? Не приставал? Тогда какая тебе разница?

– Что здесь за собрание с голыми задами? – прервал их спокойный голос Ромашкевича. – А ну, вышли все немедленно, оделись и к костру, греться. Не хватало нам ваших больничных.

Но Гошка его не слушал. Нащупал в ворохе одежды очки, сунул ноги в резиновые тапочки. И, как был в трусах, бросился туда, где за деревьями мелькнул неизменный черный свитер профессора, закричал:

– Да подождите вы!

Догнал, схватил за предплечье, выпалил быстро:

– Не обращайте внимания на Ромку, честно. Он иногда бывает таким дураком!

– Он как раз не дурак, – ответил Северский, высвобождая рукав из мокрых Гошкиных пальцев, – а человек, озвучивший общепринятую в нашем государстве позицию. Так что советую вам впредь быть осторожнее с признаниями, – и добавил непривычно доброжелательно: – Идите к костру, а то в самом деле простудитесь.

о проклятый лимит в 62 тысячи знаков! продолжение на сайте

---

Чиаки Курияма

Квентин свет Тарантино позвал Чиаки на роль Гого после того как увидел её в Королевской Битве. Видать, тоже болел за психопатку Чигусу. Меня забавляет и умиляет факт того, что при съёмках сцены с боем уже в "Убить Билла", Чиаки попала своей булавой в голову Тарантино, который стоял за камерой

Мне Курияма-тян не кажется красивой. Она мила именно образами, созданными в кино. Тем не менее, фоточки

смотреть

Из фотобука с Чиаки в ролях сказочных принцесс

---

Дорогие Читатели! До сих пор я был умерено деликатым дайри-юзером: я пользовался катами, писал подробные ворнинги, не переходил определённых границ. Но этого недостаточно. Скоро я закрою дневник от несовершеннолетних, поэтому, если вы всё ещё хотите меня читать, мои милые нежные любимые лолиты, позаботьтесь, чтобы в профиле у вас стояла подходящая дата ^__^
Мне давно уже приходила идея об этом этически верном шаге, но окончательно подтолкнул, конечно, новый закон. "Модераторы интернета", подумать только! Мало ли, что им покажется пропагандой самоубийства, а что - детской порнографией.

---

 _africa_, привет! как дела?

---

Сотрудникам российских СМИ с 1 сентября будет запрещено ругаться матом. Как сообщил в своем блоге сотрудник "Эхо Москвы" Владимир Варфоломеев, на телеканалы и радиостанции пришел список слов, которые нельзя произносить в эфире.
В списке, приведенном журналистом, содержатся как матерные слова, так и выражения, которые могут использоваться в разговорном языке, но содержать оскорбления в адрес определенных лиц. Например, в отношении лиц нетрадиционной сексуальной ориентации запрещены такие слова как "геи" и "голубой".


РБК

---

Нашёл вопрос во флешмобе:
Вы загадывали желание 11.11.11 в 11:11? Если да, то каким оно было?
Отвечаю:
я загадаю своё желание 21.12.12

Вот оно

ЛУНА КАК КРОВЬ, СОЛНЦЕ КАК ВЛАСЯНИЦА, КРАСНЫЙ ДРАКОН ПРЕСЛЕДУЕТ ЖЕНУ, ОБЛАЧЁННУЮ В СОЛНЦЕ, ЗВЕРЬ ВЫХОДИТ ИЗ МОРЯ, АНГЕЛ БРОСАЕТ ГРОЗДЬЯ ВИНОГРАДА В ТОЧИЛО ГНЕВА БОЖИЯ

---

Паранойя и пиар

Ранее, в очередной раз тупо попереключав каналы тезевизора, и ужаснувшись предлагаемому контенту, я совершенно поверил в существование некоего Проекта по Отуплению Нации. Сириосли. Телевидение, по моему убеждению, намерено выпускает программы препятсвующие развитию мышления, губительно действующие на нейроны головного мозга и превращающие людей в удобные для управления овощи. Но процесс пусси райот излечил меня от паранойи!! Ибо таких пиар провалов я ещё не видывал. Нее, это г-во не способно на такой серьёзный и продуманный шаг, как Коварный Проект по Отуплению Нации, нет. Вместо того, чтобы отправить девушек неделю подметать улицы, чтобы все похихикали и забыли, мы устроим травлю, сделаем из них мучениц не только перед своей страной, но и перед мировой общественностью, окончательно подорвём авторитет действуещей власти, подзадорим оппозицию и создадим себе ещё миллион врагов. *вздох* Не то что бы я болел за престиж власти, но такая тупость меня угнетает.

Всемирная акция поддержки участниц панк-группы Pussy Riot пройдет сегодня практически в 50 странах мира

- так пиарят мудаки, вы ничего не понимаете в строительстве тоталитаризма!

---

У одного юзера был как-то пост, где он жаловался на плохую книгу, мол, страдаю, стенаю, когда же она кончится. Мне эта позиция непонятна: зачем читать плохую книгу? Я этот вопрос и задал. Ответчик указал мне резонами совесть и воспитание, не позволяющие ему бросить начатое дело. Подход к чтению - личное дело каждого, и мое мнение здесь таково, что нужно уметь закрыть нестоящую книгу, как и выключить не доставляющий удовольствия фильм, ведь иначе весь процесс теряет смысл. Совесть, воспитание не могут быть причинами, это детерминанты истиной причины - ощущения недовольства собой, если книга брошена. Но почему же нужно быть недовольным собой, если отбрасываешь не доставляющее удовольствие чтение? Мне приходит в голову один вариант - давление общественного мнения. Толстой гениален, все приличные люди читали Толстого! - Как скажете - отвечаю я, отправляя на полку "Анну Каренину" после очередного неудавшегося штурма. Ибо какой мне прок от гениальности-шедевральности, если я сам её не ощущаю? (не в коня корм и бисер перед свиньями) Разве только чтоб вымучив очередной записной шедевр иметь возможность невзначай сообщить окружающим, что, конечно же, читал/смотрел *вставьте фамилию культового писателя/режиссёра*. Моё тщеславие в этом не нуждается, я и кроме беллетристики найду за что уважать себя (равно как и за что корить себя в невежестве)

Это всё написанно не от особой озабоченности проблемой, а исключительно чтобы иметь повод обсудить с вами три последние мои брошенные книги, ибо они любопытны Так что теперь, обосновав свою позицию, поделюсь своими последними опытами выбора книг. Книги были Многообещающие, потому напишу о них куда больше, чем обычно пишу про действительно прочитанные

1. Милые Кости. Ня, убитая лоли наблюдает с того света за расследованием своего убийства! Что могло бы быть привлекательнее? В результате три часа в междугороднем автобусе я убеждал себя, что книга захватывающа, хороша и прелестно передаёт стиль маленькой девочки. Но нет. Думаю, меня разочаровал во многом ещё и сюжет, делающий упор не на поиск серийного убийцы с помощью подсказок мёртвой лоли (триллер-триллер), а на переживание семьёй убитой девочки этой катастрофы (драма-драма).

2. Химия Смерти. Саймон Бекетт. Это боль. Обрек меня на неё  The King in Yellow Вообразите - Английская деревушка (оочень атмосферно), серийный убийца и судебная антропология! Уааау, разлагающиеся тела во всех ракурсах, необычайные факты о процессах, протекающих в теле после смерти, экспертизы, эффектное умничанье ГГ, опарыши и трупные мухи... Всё было прекрасно, если бы не одно маленькое "но": вокруг этих прекрасных сцен находится весь остальной детективный роман, представляющий собой самый убогий сюжетец из возможных Я сломлен.

3. Акамие или Любимая игрушка судьбы. Гарридо.
Здесь, друзья, я взываю к вам и вашему мнению, протяните мне руку здравого смысла и развейте гнетущее впечатление, произведённое на меня этой книгой. Ибо это что-то поразительное.

Началось невинно: "ой, так Акамие - мальчик?". Но ничего, я верю в жемчужины в мире слэшных фанфиков. А вот дальше волосы зашевелились на моей голове. Я читал и рефлексировал, пытаясь понять - что заставляет меня испытывать такой шок и ужас? (а это были натурально шок и ужас) Наверное, подобные чувства испытывают нормальные люди, натыкаясь случайно на контент вроде историй о серийных убийцах, буднях Инквизиции и прочего гуро и насилия. Со мной такое впервые. Но что вызвало такие чувства? г-на де Сада я почитываю не без приятности, а здесь же всё так невинно, никаких там физиологогических описаний, да и сама история будничная, но чёрт возьми, я книгу не просто бросил, а бросил прямиком в костёр.

Первая моя версия приписала эффект именно невинности. Никакого описания насилия, только повествование о нём, да ещё в таком ключе, смешивающем будничность (мол, это естественно и привычно) и конфетный фанфиковый стиль (давайте сделаем это восточной сказкой с летящими шёлковыми одеяниями, парчой, благовониями и прочими изысками). Но эта версия выглядит сомнительной, ибо Гарридо не первый, описывающий насилие с претензией на иысканность, а уж будничности так и в жизни хватает.

Вторая версия совсем уж жалкая: настроение такое совпало. Легко подлежит проверке, но я не возвращаюсь к книге не потому что она мне не интересна, а потому что она меня напугала

---

Атака мертвецов

или Как меньше сотни умирающих солдат своей контратакой обратили в бегство 14 батальонов

Текст спасён из тентаклика. Неизвестный автор очень эмоционален, но пусть вас это не смущает - история реальна, и не один факт не искажён. И да, военные журналисты тех лет окрестили это Атакой Мертвецов.
Осторожно, гуро.

читать

6 августа 1915 в ходе обороны крепости Осовец состоялась "атака мертвецов.
Атака Мертвецов при обороне крепости Осовец занимает первое место в номинации Русская Воинская Доблесть, По Сравнению С Которой 300 Спартанцев - Это 300 Педиков. Даже в Порт-Артуре, Севастополе и Сталинграде ничего похожего не было - там сражались живые люди, а защитники Осовца продолжили бой, будучи, технически, мертвыми. "Смерть еще не повод отказываться от атаки".
Немцы обложили Осовец, крепость и важный транспортный узел, прикрывавший фланги сразу двух русских армий, в сентябре 1914-го года. Точнее, не обложили, а попытались взять с налета - 40 пехотных батальонов против одного русского полка, подавляющее превосходство в вывезенной из Кенигсберга артиллерии, "Чего тут с этими русскими свиньями возиться?". Штурм немножко не удался. Затем не удался еще раз. И еще. И еще...
Помимо просто орудий, больших орудий, реально больших орудий и охуенно огромных орудий, немцы стянули под Осовиц четыре "Большие Берты", полные эквиваленты "Звезды Смерти" в реалиях Первой Мировой. Чисто для контекста - когда из "Берт" начали стрелять по фортам Льежа, бельгийский гарнизон, до этого стойко оборонявшившийся, вдруг решил что он полностью исполнил свой долг и начал разбегаться. Потому что огонь "Большой Берты" (четырех "Больших Берт") - это не ад, это хуже. Снаряды в 900 кг проламывали бетонные перекрытия, обращая укрепления в труху, людей давил бетон, люди задыхались от пыли, люди в прямом смысле слова сходили с ума от нестерпимого грохота. А ведь кроме "Берт" по Осовицу работали мортиры "Шкода" (снаряды всего лишь по 400 килограмм) и пушки поменьше, плюс крепость бомбили с воздуха аэропланы. В крепости все горело. Все дымилось.
6 августа в 4 утра немцы развернули 30 батарей химического оружия. Отравляющие газы, смесь брома и хлора. Вдохнув в достаточном количестве, ты сначала по кускам, облевываясь кровью, выхаркиваешь свои легкие, затем твое лицо обезображивает страшный химический ожог, а затем ты умираешь в мучительных спазмах удушения, не имея сил попросить, чтобы кто-нибудь тебя пристрелил.
Противогазов защитники крепости не имели. По свидетельству очевидцев, под действием газов трава желтела, листья на деревьях сворачивались и опадали. Газы нанесли огромные потери защитникам Сосненской позиции — 9, 10 и 11-я роты Земляческого полка погибли целиком, от 12-й роты осталось около 40 человек при одном пулемете; от трех рот, защищавших Бялогронды, оставалось около 60 человек при двух пулеметах. В 12 км от места выпуска газа, в деревнях Овечки, Жодзи, Малая Крамковка, было тяжело отравлено 18 местных жителей.
Дождавшись, пока ядовитая стена пройдет, немцы атаковали позицию в общей сложностью СЕМЬЮ ТЫСЯЧАМИ солдат.
Немцы перелезли первую линию окопов, прошли вторую линию, сытые, спокойные, уверенные, чуть удивленные тем, как долго они бились об эти раздолбанные, изувеченные укрепления и тут остатки 13-ой роты 226-го Землянского полка перешли в контратаку. С изувеченными химическим ожогами мертвыми лицами. В пропитавшихся кровью гимнастерках. Задыхаясь, кашляя и отплевываясь кусками своего мяса. Завывая от нестерпимой боли, крючаясь, дергаясь как одержимые дьяволом. Конвульсируя. Шипя. Цыкая легочной кровью сквозь зубы. Цыкая кровью прямо в лица врагов.
Они пошли в штыковую. На пороге смерти. За порогом смерти. Чувствуя, что Бога с ними нет и их ведет лишь заждавшийся дьявол. Сорок русских мертвецов ударили в штыки семь тысяч немцев.
Те побежали - не как трусы, но как люди, увидавшие перед собой то, что живому человеку видеть не положено. Они бежали не чуя ног, не видя земли, не видя ничего. Они напарывались на проволочные заграждения и повисали на них мешками разодранной плоти, они падали в окопы и ломали ноги, их как кроликов косила отдышавшаяся крепостная артиллерия. Крики офицеров, удары, выстрелы - ничто не могло остановить 7000 бегущих от 40 мертвецов.

---

Здравствуйте,  Asmodel! Очень рад знакомству.
Здесь должно было бы быть винтажное фото, но очень уж мне эти дамы приглянулись.

---

Мемуарий. Прелесть

---

Флэшмоб: Как создать обложку для своего альбома.
Правила:
1) Зайдите в Википедию и нажмите "Случайная статья". Это название вашей группы.
2) Зайдите в Викицитатник и нажмите "Случайная статья". Последние 3-5 слов в статье - название вашего альбома.
3) Зайдите на Flicr. "Последние 7 дней". 5-ый снимок - обложка вашего альбома.
4) Запостить то, что получилось.

Что получилось:
очень правдоподобно получилось

Список умерших в 2004 году
колебание между звуком и смыслом

---

сто лет назад, в посте о сиамских близнецах, я упоминал и Бриттани и Абигейл Гензель. По-моему, это самый восхитительный вариант такого рода порока развития, который только можно вообразить: у них одно тело и две головы. То есть, это две личности в одном теле. Каждая сестра ощущает сигналы только от своей половины тела и управляет тоже только ей.
Это я к тому, что в конце августа на некоем из американских каналов выпустится реалити-шоу про жизнь сестёр

---

 Veylar, привет, надеюсь Вы здесь не только ради приветствия Я так понял, Вы - Докторофан, а что-нибудь ещё о себе?)
Девушки Вам нравятся, Ярослав?

---

 alesyamu, здравствуйте. Кто Вы? Откуда?
Рэндомный дар:

---

Небесное погребение

Там, где похороны путём предания тела земле невозможны из-за особенностей почвы или бешеных цен на землю, а погребальные костры недоступны из-за отсутствия древесины, должны существовать альтернативные варианты погребения. Итак, как в такой ситуации избавится от трупа? Да просто бросить где-нибудь! В общем да, в таких местностях обряд похорон представляет из себя принесение тела в жертву стервятникам, что уничтожат опустевший сосуд, и освободившаяся душа отправится дальше по пути перерождения. В специально отведённых местах на рассвете оставляются тела, на них тут же слетаются грифы и уничтожают бренную плоть. Если в Индии такие похороны - удел нищеты, кто побогаче может всё же купить дров на костёр (в святом и чудовищном Варанаси, где на Маникарника-гхате погребальный огонь не угасает на протяжении столетий, дрова не слишком элитных сортов дерева, погребальные цветы, услуги брахмана и прочие мелочи обойдутся, в среднем в в 2-3 тысячи долларов), то в Тибете это, в общем единственный вариант. Тибет располагается много выше линии роста деревьев, так что дров там нет, а выкопать могилу в камне монахи могут ради святого, которого будут почитать и после смерти. Для остальных же существует ритуал Небесного Погребения. Тело отдаётся птицам, что, конечно же, имеет под собой всяческую буддистскую подоплёку о том, как это для души полезно и спасительно. Считается так же, что это жест щедрости и единения с миром со стороны умершего и его родственников - отдать плоть на съедение животным. Здесь, кто победнее просто оставляет тело на погребальном камне, кто побогаче, может заказать церемонию: монахи помолятся, пожгут можжевеловые веточки. Важно, чтобы птицы максимально уничтожили тело: если на костях остаётся немного плоти, это уже плохой знак. Оставшиеся обглоданные кости крошат кувалдами в пыль, смешивают с цампой и вновь отдают птицам. Часто, перед началом ритуала тело расчленяют.
Называется ритуал красиво, а с поправкой на культуральные особенности отношения к умершим и вовсе будоражит нервы и воображение западного человека. Так что на западе довольно популярна одноимённая книга эмигрантки из Китая Сюэ Синьжань, Нил Гейман где-то поминает Небесное Погребение, так же существует до чёрта песен на эту тему, и, кажется, группа с таким названием.

Фотографии, вполне безопасные для просмотра

площадка для погребения


процесс

Менее невинные фотографии, тут сами знаете правила - дети до 18, беременные и прочие - мимо, поберегите всё же психику

смотреть

весь процесс

---

Пабло Пикассо

Клинками сна в ночи проведена
Волшебная черта, и мы опять чужие.
Любой медали фальшь насует пред алмазом.
Под небом яростным невидима земля.

Лик сердца потерял живые краски,
Снега ослеплены, и солнце ищет нас,
Но горизонт распахивает крылья,
И заблуждения бегут от наших глаз.
Поль Элюар