★ хорошо ★ ★ превосходно ★ ★ ★ идеально
- я рекомендую. Стоит прочесть. Мне кажется, что эта книга вам понравится. Классике никаких рекомендаций не ставлю, не нуждается.
Это самостоятельная характеристика, отдельная от моей оценки книги.
Часть I
1. Джонатан Свифт. Путешествия в некоторые удалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей. 1727 ★
+
Замечательная сатира на глупость и жестокость государственного строя. Несмотря на огромную популярность после выхода, кажется, ничего не изменила) В начале Свифт с его бичеванием показался мне немного наивным, но может, просто потому, что на пьедестале писателя человеческих лиц у меня стоит и светится де Сад.
отрывокНо нельзя быть слишком требовательным к королю, который совершенно отрезан от остального мира и вследствие этого находится в полном неведении нравов и обычаев других народов. Такое неведение всегда порождает известную узость мысли и множество предрассудков, которых мы, подобно другим просвещенным европейцам, совершенно чужды. И, разумеется, было бы нелепо предлагать в качестве образца для всего человечества понятия добродетели и порока, принадлежащие столь далекому монарху.
Для подтверждения сказанного, а также чтобы показать прискорбные последствия ограниченного образования, упомяну здесь о происшествии, которое покажется невероятным. В надежде снискать еще большее благоволение короля я рассказал ему об изобретении три или четыре столетия тому назад некоего порошка, обладающего свойством мгновенно воспламеняться в каком угодно огромном количестве от малейшей искры и разлетаться в воздухе, производя при этом шум и сотрясение, подобные грому[76]. Я сказал, что определенное количество этого порошка, будучи забито в полую медную или жестяную трубу, выбрасывает, смотря по величине трубы, железный или свинцовый шар с такой силой и быстротой, что ничто не может устоять против его удара; что наиболее крупные из пущенных таким образом шаров не только уничтожают целые шеренги солдат, но разрушают до основания самые крепкие стены, пускают ко дну громадные корабли с тысячами людей, а скованные цепью вместе рассекают мачты и снасти, крошат на куски сотни человеческих тел и сеют кругом опустошение; что часто мы начиняем этим порошком большие полые железные шары и особыми орудиями пускаем их в осаждаемые города, где они взрывают мостовые, разносят на куски дома, зажигают их, разбрасывая во все стороны осколки, которые проламывают череп каждому, кто случится вблизи; что мне в совершенстве известны составные части этого порошка, которые стоят недорого и встречаются повсюду; что я знаю, как их нужно смешивать, и могу научить мастеров изготовлять металлические трубы, согласуя их калибр с остальными предметами в королевстве его величества, причем самые большие не будут превышать ста футов в длину, и что, наконец, двадцать или тридцать таких труб, заряженных соответствующим количеством пороха и соответствующими ядрами, в несколько часов разрушат крепостные стены самого большого города в его владениях и обратят в развалины всю столицу, если бы население ее вздумало сопротивляться его неограниченной власти. Я скромно предложил его величеству эту маленькую услугу в знак благодарности за многие его милости и покровительство.
Выслушав описание этих разрушительных орудий и мое предложение, король пришел в ужас. Он был поражен, как может такое бессильное и ничтожное насекомое, каким был я (это его собственное выражение), не только питать столь бесчеловечные мысли, но и до того свыкнуться с ними, чтобы совершенно равнодушно рисовать сцены кровопролития и опустошения как самые обыкновенные действия этих разрушительных машин, изобретателем которых, сказал он, был, должно быть, какой-то злобный гений, враг рода человеческого. Он заявил, что, хотя ничто не доставляет ему такого удовольствия, как открытия в области искусства и природы, тем не менее он скорее согласится потерять половину своего королевства, чем быть посвященным в тайну подобного изобретения, и советует мне, если я дорожу своей жизнью, никогда больше о нем не упоминать.
2. Умберто Эко. Средние века уже начались. 1994 ★
нехудожественная литература
+
Эссе на тему, обозначенную в заглавии, ответ на работу Роберто Вакки «Ближайшее средневековое будущее», на русском языке не доступную. Перед прочтением подозревал нытье интеллектуала высшей лиги об упадке и невежестве, либо вариант «кто о чём, а у медиевиста средние века уже начались». Второй вариант ближе: Эко описывает некоторые структуры средневековья, имеющие аналоги в наше время. Очень близкие аналоги. Я сделал для себя вывод, что человечество не сильно изменилось, и вечно самоорганизуется в одни и те же формы.
Например:
читать
Монастыри
Ничто так не похоже на монастырь (затерянный в сельской местности, обнесенный стенами, мимо которых проходят чужестранные варварские орды, населенный монахами, не имеющими ничего общего с миром и ведущими свои собственные исследования), как американский университетский городок. Время от времени Государь зовет одного из этих монахов и делает его своим советником, посылая с посольством в Китай; и тот равнодушно переходит от затворнической жизни к светской, получает власть и пытается руководить миром с тем же аскетическим совершенством, с каким коллекционировал свои греческие тексты. Он может именоваться Герберт де Орильяк или Макнамара, Бернардо де Кьяраваль или Киссинджер, может быть человеком войны или человеком мира (как Эйзенхауэр, который выигрывает несколько битв, потом удаляется в монастырь, став директором колледжа, и лишь иногда возвращается на службу Империи, когда толпа призывает его как имеющего влияние Героя)..
Начинается эссе прекрасной апокалиптической зарисовкой жанра "как хрупок мир":
читать
Представим себе такую картину: однажды в Соединенных Штатах из-за автомобильной пробки и аварии на железной дороге сменный персонал аэропорта не попадет к месту работы. К диспетчерам не придет замена, их переутомление приведет к стрессу, и по их вине произойдет столкновение двух реактивных лайнеров, которые упадут на высоковольтную линию передач; в следствии этого усилится напряжение на других и без того перегруженных линиях, и произойдет полное выключение электроэнергии, подобное тому, которое имело место в Нью-Йорке несколько лет назад. Только на этот раз авария будет значительнее и продлится несколько дней. Поскольку погода снежная, а дороги остаются нерасчищенными, образуются чудовищные скопления автомобилей; в офисах для обогрева жгут костры, и от этого вспыхивают пожары, до которых пожарные не могут добраться, а значит, не могут погасить. Под натиском пятидесяти миллионов разъяренных людей, которые пытаются по очереди дозвониться друг до друга, выходит из строя телефонная сеть. Вдоль дорог начинают двигаться пешие процессии, оставляя за собой на снегу мертвых.
Лишенные каких бы то ни было средств к существованию, путники пытаются захватить чужое жилье и продукты питания; десятки миллионов единиц огнестрельного оружия, проданные в Америке, начинают стрелять, вооруженные силы захватывают власть, но и сами становятся жертвами всеобщего паралича. Супермаркеты грабят, в домах кончаются запасы свечей, растет число умирающих в больницах от холода, голода и истощения. Когда через несколько недель будет с трудом восстановлен нормальный порядок, миллионы трупов в городах и сельской местности станут источником эпидемии, принеся бедствия, равные по масштабам эпидемии черной чумы, унесшей в XIV веке две трети населения Европы. Снова появятся психозы «распространителя заразы», и утвердится новый маккартизм, еще более жестокий, чем раньше. Наступит кризис политического устройства, которое распадется на несколько автономных подсистем, независимых от центральной власти, с собственными наемными войсками и автономным судопроизводством. Кризис будет становиться все более и более обширным; преодолевать его будет легче жителям неразвитых областей, подготовленным к жизни и конкуренции в примитивных условиях, начнутся крупные миграции, которые приведут к слиянию и смешению рас, появлению и распространению новых идеологий. Когда сила закона не будет признаваться, а все документы будут уничтожены, собственность будет опираться только на «право обычая»; с другой стороны, скорый упадок приведет к тому, что города будут состоять вперемешку из развалин и годных для жилья домов, где поселятся те, кто сумеет захватить их; а местные власти мелкого масштаба смогут сохранить хоть какую-то власть, лишь построив крепостные стены и укрепления. Тогда мы окажемся уже полностью в феодальной системе, союзы между местными властями будут опираться на компромисс, а не на закон, взаимоотношения отдельных людей будут основываться на агрессии, на дружеских союзах или союзах по принципу общности интересов, вновь возродятся примитивные обычаи гостеприимства.
3. Беовульф. VIII век ★
+
Эпос англосаксов, древнейшее произведение Европы цивилизации варваров, дошедшее до нас. Не было у вас никогда ощущения, что когда-то давно в мире жили драконы, но потом магическая искра покинула мир? "Беовульф" из тех времен. Для его слушателей он был описанием реального мира, в нем рассказывается о жизнях реальных конунгов, о реальных войнах между народами и племенами, и о том, как Беовульф, вождь гаутов, убил дракона в своём последнем бою.
После поэтической красоты "Калевалы" читать этот безыскусный текст практически невозможно. Я надеялся на кеннинги - устоявшиеся метафоры скальдической и англосакской поэзии, вроде "бури мечей" или "оленей заливов", (они меня всегда заставляют трепетать, вспоминая о временах, когда речь была волшебством, и зверя нельзя было называть настоящим именем, чтобы не накликать, а можно было медведем - едящим мед, беовульфом - волком пчел, или яблочком лесным, как в Калевале), но их практически нет. Ознакомился с важным произведением, но удовольствия не получил.
4. Шон Тан. Прибытие. 2006
★ ★ ★
+
Книжный вызов в этом году, как всегда, придумали интересный флешмоб. Я пока не уверен, что участвую, но рандомайзер мне выдал пункт 41 - Графический роман, а с рандомайзером не спорят. Графический роман — это маркетинговое название для комикса, призванное снять с российского читателя предубеждение об интеллектуальной ограниченности историй в картинках. Я было взялся за "Маус" Арта Шпигельмана (единственный пока случай, когда кто-то награжден Пулитцеровской премией за комикс), но, о стыд, история о том, как отец автора пережил Холокост показалась мне недостаточно композиционно проработанной. Под рукой оказалось "Прибытие" — история на сходную тему, эмиграция как побег от тоталитаризма за море, в чужую, очень чужую страну. Автору понадобилось 4 года, чтобы рассказать маленькую историю без единого слова, и я поверить не могу, что он сам не пережил эмиграции.
Эта вещь гениальна.
видео
5. Эммануил Генрихович Казакевич. Звезда 1949 ★
+
Маленькая повесть о разведке. От военной прозы достаточно лишь правды, но "Звезда" действительно хороша и как повесть.
6. Жан-Клод Карьер. Умберто Эко. Не надейтесь избавиться от книг! 2010 ★
нехудожественная литература
+
В моем основном доме и в других домах пятьдесят тысяч книг. (с)
Эко - философ, медиевист, писатель, библиофил. Карьер - сценарист, режиссер, библиофил. Обоим на момент создания книги около 80 лет. Это издание их диалога, в первую очередь о книгах — бумажных, сожженных, инкунабулах, книгах как объектах, книгах как произведениях, — но так же и о многих других вещах. Очень интересная беседа.
Каждый коллекционер мечтает найти старушку, у которой в каком-нибудь старом шкафу хранится Библия Гутенберга. Старушке девяносто пять лет, она больна. читать дальшеКоллекционер предлагает ей за эту старую книгу двести тысяч евро. Для нее это целое состояние, которое позволит ей безбедно закончить жизнь. Но тут же возникает вопрос: когда вы принесете эту Библию домой, что вы будете с ней делать? Либо вы ничего никому не рассказываете, и это все равно что в одиночку смотреть комедию. Вам не смешно. Либо вы начинаете всем об этом рассказывать и немедленно мобилизуете воров со всего света. От отчаяния вы дарите ее мэрии вашего города. Ее положат в надежное место, и у вас и ваших друзей будет возможность лицезреть ее сколько душе угодно. Но вы не сможете подняться ночью с постели и потрогать ее, погладить. Тогда какая разница: владеть Библией Гутенберга или не владеть?
***
Для человека, который, придя ко мне впервые, обнаруживает мою внушительную библиотеку и не находит ничего лучшего, кроме как спросить: «И вы все это читали?» — я заготовил несколько вариантов ответа. Один из моих друзей обычно бросает: «И даже больше, даже больше».
У меня же есть два ответа. Первый: «Нет. Здесь только книги, которые я должен прочитать на следующей неделе. Те, что я уже прочел, хранятся в университете». Второй ответ: «Я не читал ни одной из этих книг. Иначе зачем мне их держать у себя?» Разумеется, есть и другие, менее однозначные отповеди для вящего унижения и озадачивания собеседника.
7. Юкио Мисима. Храм на рассвете 1970 ★ ★
+
Третья часть тетралогии "Море изобилия" — финального сочинения Мисимы о смерти, перерождении, чистоте и духе Японии. Достаточно сказать, что последний том Мисима отдал редактору утром в день своей прекрасной смерти. (В моих глазах его смерть и совершенна, и пародийна: срежиссировать этическую ситуацию ради эстетического удовольствия — в этом есть элемент упадничества)
Первые две книги показались мне настолько идеальными, что я не смел их комментировать — книги оставляли ощущения прикосновения к такой чистой, такой сверкающей и величественной истине, что не хотелось тянуть её к земле своими попытками облечь в слова. От "Храма на рассвете" такого чувства нет. Это всё ещё литература высочайшего класса, но не идеал. Предположу, что проблема в том, что центральный персонаж впервые - женщина. В первых двух книгах персонаж-мужчина прописан, даже если повествование делает упор на Хонде - персонаже-свидетеле, наблюдающем главного героя из романа в роман. Здесь же персонаж-женщина, такая загадочная, полубезумная, такая мифическая - помнит свои прошлые рождения! Комментаторка на озоне замечает, мол, Мисима описывает её тело, но не душу. Поазительно, стоило только превратить главного героя в женщину, как он из субъекта превращается в объект. Она ещё и иностранка из экзотической страны, — у бедняжки вообще не было шансов! но, это не единственная "проблема" романа в моих глазах, это скорее корень проблем. Не пишет про героиню - слишком много внимания выделяет персонажу-свидетелю, в итоге превращая его в вуайериста (буквально!)
Я озадачен
8. Евангелие. кон. I - нач. II вв.★ ★ ★
+Четыре канонических евангелия
найди льва
От Матфея и от Марка читал в совершенной юности. Тогда нашел Иисуса забавным, за его буйный нрав (эпизод с голодным Иисусом, проклинающим несчастную смоковницу нейдёт из памяти). По прошествии лет он кажется мне всё таким же очаровательным: исцелять паралитиков словами "дерзай, чадо!" - дорогого стоит. Или вечное раздражение бестолковыми апостолами: "доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?". Этика Иисуса мне нравится, вычесть бы из неё ещё расизм и ортодоксальное целомудрие.
Всё так же интригуют отношения Христа с Предтечей. Пара иудейских сектантов, в общем информационном поле — ожидание Илии, ожидание Мессии. О чём они говорили? Почему Иоанн, — основатель сильного культа с огромным количеством последователей — признаёт беззвестного Иисуса Христом? Впрочем, может не было этого, просто христианству была необходима опора на авторитет Иоанна. Как, интересно, христианство победило его культ? Правильный выбор камня для постройки церкви?) Мне необходимо почитать о раннем христианстве.
а, всё равно нравится думать, что они были друзьями - это вот "Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?" из тюрьмы, скорбь Иисуса по смерти Иоанна...
И когда Он ходил в храме, подошли к Нему первосвященники и книжники, и старейшины
28 и говорили Ему: какою властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал власть делать это?
29 Иисус сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном, отвечайте Мне; тогда и Я скажу вам, какою властью это делаю.
30 Крещение Иоанново с небес было, или от человеков? отвечайте Мне.
31 Они рассуждали между собою: если скажем: с небес,- то Он скажет: почему же вы не поверили ему?
32 а сказать: от человеков - боялись народа, потому что все полагали, что Иоанн точно был пророк.
33 И сказали в ответ Иисусу: не знаем. Тогда Иисус сказал им в ответ: и Я не скажу вам, какою властью это делаю.
а единоутробные братья и сёстры Христа - оказывается, канон. Даже имена названы.
Ммм, православная церковь в 1722 году запретила изображать евангелистов в виде быка, льва, ангела и орла без изображения их тут же в человеческом виде (что не удивительно, а то очередное впадение в язычество). Так вот, я из рода старообрядцев, мне можно (когда ещё я смогу сделать свой блог похожим на ленту одноклассников?)
О Евангелиях, собственно. Маленькое от Марка — совершенно потрясающее. От Матфея хорошее, от Луки - такое гладенькое и прилизанное, очень пристойное. А евангелие от Иоанна... хмм.
1. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
2. Оно было в начале у Бога.
3. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.
4. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.
5. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
(Св. Евангелие от Иоанна 1:1-5)
Это уже учение, а не рассказ о жизни Христа. Иисус там говорит ужасно умно и серьёзно. Зато там есть эта история про "кто из вас без греха, первый брось на неё камень". Продравшийся сквозь слог Иоанна будет вознаграждён:
15. Вы судите по плоти; Я не сужу никого.
(Св. Евангелие от Иоанна 8:15)
9. Анна Франк. Дневник. 1942-1944
нехудожественная литература
Женщина-автор
+
Анна Франк вела дневник с 13 до 15 лет. Это А-версия дневника. В 1944, пребывая в убежище, она услышала по радио выступление министра образования Нидерландов Херрита Болкештейна, который призывал сберечь все свидетельства происходящего в стране, назвав в числе документов и дневники. Анна начала переписывать свой дневник, заменяя имена, и, возможно, беллетризируя текст - она хотела создать на его основе роман Het Achterhuis, "В заднем доме" (по-русски переводят - "Убежище". Это незаконченная версия B. Перед публикацией дневника отец Анны убрал из него всё личное (тему сексуальности, негативные отзывы о семье) — и это версия С. А потом ещё, 40 лет спустя, переводчица Мирьям Пресслер создала новую версию, без купюр.
Я понятия не имею, что я читал.
Тем не менее, страданий по поводу оригинала не испытываю — это просто дневник 13-15-летней девушки. Истинность имён или потеря пары "личных" страниц не меняют ничего. Я, на самом деле, ожидал иного от документа, о котором говорят как о Свидетельстве и "голосе, говорящем за шесть миллионов". Возможно, в ожидании от подобных документов кровавых зрелищ выражается тот же человеческий садизм, что эти зрелища устраивал, только в латентной форме, но я сейчас отодвину совесть и скажу, что не понимаю идолизирование Анны Франк и её дневника. Хотя, почему бы и нет — если жертвам Холокоста нужно лицо, то уж конечно выберут маленькую девочку, для большей жалостливости. Это бы объяснило за одно, почему Анну вечно изображают именно как маленькую девочку, хотя она писала и на шестнадцатом году жизни — уже девушка.
Итак, я не ощутил в этом дневнике ценности как свидетельства, как документа Нюрнберга. Единственное, что делает его таковым — это его не законченность, не полнота, ведь, будь Анна Франк жива, мы бы, возможно, читали её роман "Убежище". Если же говорить о Свидетельствах, то вы читали блокадный дневник Тани Савичевой? Это вообще-то вовсе дневник, его так называют по явной аналогии с дневником Анны, это алфавитная записная книжка, в которой 11-летняя Таня заполнила 9 страниц. Но, о, Боже, это Свидельство
10. Томас Де Квинси. Исповедь англичанина, любителя опиума 1821 ★ ★
нехудожественная литература
+
Первое, абсолютно автобиографическое произведение де Квинси, написанное ради денег.
Я почему-то ожидал очень изысканной прозы, очаровательной поделки интеллектуала и эстета. Вот, например, наш герой сбегает из школы:
«Я подождал, пока сундук не погрузят на тележку, чтобы отвезти его к возчику, и вслед за нею, "Провидением ведомый", отправился в путь со свертком одежды под мышкой, с книгою любимого английского поэта в одном кармане и томиком Еврипида - в другом.»
Понимаете, о чём я? Но мне следовало обратить внимание на вечно упоминаемое в списке авторов, на которых де Квинси оказал влияние имя Достоевского. Влияние? Да я бы мог указать страницы, на которых Достоевский родился!
В целом — де Квинси действительно и умный, и поэтичный человек, и в книге есть и остроумные находки, и милые аллюзии, но ценна "Исповедь" не как литературное произведение, а именно как документ — воспоминания английского джентльмена начала XIX века о приключении, пережитом в молодости.
«В ранний период моих страданий - в Уэльсе часто, в Лондоне первые два месяца всегда - я был бездомным, мне редко доводилось спать под крышею; думаю, что именно благодаря постоянному пребыванию на воздухе я не умер от мучений; но позже, когда погода сделалась холодною и суровою и когда от долгих лишений меня стала одолевать болезненная слабость, безусловным счастием явилось то, что человек, с чьего стола я кормился, позволил мне оставаться на ночь в огромном и пустом доме, который он нанимал. Я называю его пустым, потому что в доме этом не было ни слуг, ни постояльцев, не было и мебели, за исключением стола и нескольких стульев. Однако, осматривая новое жилище, я неожиданно нашел в нем еще одного обитателя - бедную и брошенную всеми девочку лет десяти. Она, кажется, сильно голодала и потому выглядела гораздо старше. Несчастное дитя поведало мне, как уже многие месяцы живет здесь в совершенном одиночестве, и бедняжка несказанно обрадовалась, узнав, что отныне я буду делить с нею страшные ночные часы. Дом был велик, и по ночам его просторные комнаты, свободные от мебели, а также пустынные лестницы наполнялись гулким эхом крысиной возни, и бедное дитя, терпевшее телесные муки недоедания и холода, вообразило, будто бы дом населен привидениями, отчего, казалось, страдало еще сильнее. Я обещал девочке защиту от всех призраков, но, увы, большего предложить ей не мог. Мы спали на полу, подложив под головы связки Богом проклятых судейских бумаг, а покрывалом служило нам нечто вроде большого кучерского плаща. Вскоре, однако, мы обнаружили на чердаке старый чехол для дивана, маленький кусок ковра и прочее тряпье, которое пусть немного, но все же согревало нас. Несчастная девочка прижималась ко мне, спасаясь от холода и призрачных врагов своих. И в дни, когда болезнь тяготила меня меньше обычного, я обнимал бедняжку, и та, почувствовав тепло, наконец засыпала.»
11.Джон Стейнбек. Русский дневник. 1948 ★
нехудожественная литература
+фотографии
Вернее сказать "советский дневник". В разгар холодной войны писатель Джон Стейнбек и фотограф Роберт Капа, раздраженные полит-пропагандой газетных статей, решают съездить посмотреть как русские живут.
«Мы условились о следующем: не лезть на рожон и постараться, с одной стороны, не очень хвалить русских, с другой -не слишком их критиковать. Это будет просто честный репортаж без комментариев, без выводов о том, что мы недостаточно хорошо знаем, и без раздражения на бюрократические препоны. Мы знали, что будет много такого, чего нам не понять, что нам не понравится, и что будет много неудобств. Так происходит всегда в любой чужой стране. Но мы решили, что если и станем что-нибудь критиковать, то лишь после того, как сами это увидим, а не до того.»
Честного Капу вы вероятно знаете по этому снимку
Переслушав все комментарии по поводу того, что их похитят, будут пытать, отберут все снимки, и они умрут с голоду и пропадут без вести, а если нет — то они куплены проклятыми коммунистами, товарищи Стейнбек и Капа едут в Москву, потом в Киев, пару украинских колхозов, в Сталинград и в Грузию. Свою линию "нет стереотипам, люди везде одинаковые, а если что-то неприятно, то на то есть адекватная причина, либо это другая культура, её не понять, и это нормально" автор выдерживает потрясюще. Я так думал, этот подход изобретён в более цивилизованные времена Мне кажется, дневник всё же вышел прорусским — иначе как можно было не раскритиковать адовы аэроперевозки, с которыми ребята мирились в союзе? Или бесконечные проверки документов снимающего Капы? Лояльность и понимание у Стейнбека уровня Бог, видать. Всему, правда, стремится дать приличное объяснение. Читать интересно: взгляд иностранца на страну, в которой мы тоже не бывали — послевоенный Советский Союз
12. Рэй Брэдбери. Дзен в искусстве написания книг ★ ★
нехудожественная литература
+
Сборник статей, предисловий и прочих текстов Брэдбери о писательстве: наставления авторам на своем примере, истории создания некоторых произведений. Я взялся за него с мыслью "чтотыделаешь тиресий, ты хотел развиваться, читать серьезные вещи, а теперь собрался читать книгу о книгах?". И совершенно зря. Это же Брэдбери.
Оказывается, всё его творчество — сплошной акт психотерапии. Это объясняет, почему он так страшно пишет. Писал
13. Ричард Бротиган. 30 июня, 30 июня. 1976
+Судя по этому поэтическому дневнику у Бротигана была крайне унылая жизнь
крайне мало что мне хоть немного понравилось.
Будущее
Ах, 1 июня 1976 года
12:01 ночи.
Все, кто будет жить
когда мы умрем
В этот миг мы
были здесь
Бензопила
Красивая японка
/ 42 года
сила, что отделяет
весну от лета
(примерно в июне)
20 или 21
так говорят
Ее голос выпевает звуки
как ангельская бензопила
что перепиливает
мед.
Токио
1 июня 1976 года
После спектакля театра «Черный Шатер» на берегу реки Ниагара
Актрисы без грима,
без костюмов и без ролей
оборачиваются простыми смертными.
Я смотрю, как они быстро едят в маленькой гостинице.
У них нет иллюзий, они почти обыкновенны,
как святые
прекрасные в новом
воплощении
Джифу
6 июня 1976 года
14. Сэмюэл Тэйлор Кольридж. Старый моряк. 1799 ★
+
в переводе Аполлона Коринфского.
Эта поэма вроде как мать английского романтизма, но я чувствую дух истинного готического ужаса
15. Эрих Фромм. Бегство от свободы 1941 ★
нехудожественная литература
+
Начал с трудом — Фромм в каждом абзаце заявляет тезисы, явно требующие эмпирического подтверждения, но ссылок на эпические исследования с огромными выборками и остроумными методами проверки я что-то не находил. Спустя главу я как-то свыкся с этим тревожным чувством, сказал себе, что это эссе, и что это XX век, но в целом читал с чувством, что надо было это делать лет в 17. По-крайней мере, первую половину книги я страдал, с трудом следуя за автором, очень ясно, кстати, излагающим и развивающим мысли, и что не бросил — это спасибо Книжному Вызову, ибо я был вознагражден.
Книга безусловный must read. Фромм предлагает переносить психологический анализ личности на целые сообщества, что тоже несколько тревожно, но у него получается хорошо. Я вспомнил, за что любил психоанализ.
Книга особенно актуальна в свете нынешней политики Путина и выхода в прокат "50 оттенков серого"
Человек продает не только товары, он продает самого себя и ощущает себя товаром. Рабочий продает свою физическую энергию; предприниматель, врач, наемный служащий продают свою "личность". Они должны иметь эту "личность", если хотят продать свои товары или услуги ; эта личность должна быть привлекательной, а, кроме того, ее обладатель должен соответствовать целому ряду других требований: например, он должен быть энергичен, инициативен и т.д. и т.д.- в соответствии с ситуацией. И - как со всяким другим товаром рынок решает, сколько стоят те или иные человеческие качества, и даже определяет само их существование. Если качества, которые может предложить человек, не пользуются спросом, то у него нет вообще никаких качеств; точно так же товар, который нельзя продать, ничего не стоит, хотя и обладает потребительной стоимостью. Таким образом, уверенность в себе, "чувство собственного достоинства" превращаются лишь в отражение того, что думают о человеке другие. У него нет никакой уверенности в собственной ценности, не зависящей от его популярности и рыночного успеха. Если на него есть спрос, то он считает себя ".кем-то"; если же он непопулярен, он и в собственных глазах попросту никто. Эта зависимость самоуважения от успеха предлагаемой "личности" объясняет, почему для современного человека популярность стала настолько важной. От нее зависит не только успех в практических делах, но и способность человека сохранить самоуважение; без нее человек скатывается в пропасть неполноценности
16. Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате 1855 -
+
В XIX веке в Америке Генри Лонгфелло, белый, решил создать эпос на основе мифологии североамериканских индейцев. Я хоть и придрался к теме "ах, почему у этих народов нет стихотворного эпоса, он должен быть, сейчас я им его напишу", но не то чтобы меня этот западоцентризм так уж сразу восстановил против поэмы, несмотря даже на то что сам Лонгфелло говорил, что это, мол, "индейская Эдда". Ну ладно, 19 век. В качестве формы автор выбрал стихотворный размер Калевалы, что поначалу мне просто мозг разрывало — вроде читаешь Калевалу, но индейцы. Потом он кажется, этот ритм немного потерял, и близясь к завершению, я уж было подумал, что прочитал нечто, обладающее ценностью лишь исторической, но ничего, как тут случилось это.
« Нет, не гусь, не цапля это,
Не нырок, не Птица-баба
По воде плывет, мелькает
В легком утреннем тумане:
То березовая лодка,
Опускаясь, подымаясь,
В брызгах искрится на солнце,
И плывут в той лодке люди
Из далеких стран Востока,
Лучезарного рассвета;
То наставник бледнолицых,
Их пророк в одежде черной,
По воде с проводниками
И с друзьями путь свой держит.
И, простерши к небу руки,
В знак сердечного привета,
С торжествующей улыбкой
Ждал их славный Гайавата,
Ждал, пока под их пирогой
Захрустит прибрежный щебень,
Зашуршит песчаный берег
И наставник бледнолицых
На песчаный берег выйдет.
И когда наставник вышел,
Громко, радостно воскликнув,
Так промолвил Гайавата:
"Светел день, о чужеземцы,
День, в который вы пришли к нам!
Все селенье наше ждет вас,
Все вигвамы вам открыты.
Никогда еще так пышно
Не цвела земля цветами,
Никогда на небе солнце
Не сияло так, как ныне,
В день, когда из стран Востока
Вы пришли в селенье наше!
Никогда Большое Море
Не бывало так спокойно,
Так прозрачно и свободно
От подводных скал и мелей:
Там, где шла пирога ваша,
Нет теперь ни скал, ни мелей!
Никогда табак наш не был
Так душист и так приятен,
Никогда не зеленели
Наши нивы так, как ныне,
В день, когда из стран Востока
Вы пришли в селенье наше!"
И наставник бледнолицых,
Их пророк в одежде черной,
Отвечал ему приветом:
"Мир тебе, о Гайавата!
Мир твоей стране родимой,
Мир молитвы, мир прощенья,
Мир Христа и свет Марии!"»
Далее Гайавата завещав своему народу слушать наставления белых, удаляется в закат (буквально). Мне остаётся только добавить, что Лонгфелло называет главного героя неправильным именем - он использовал легенды народа Оджибве и имя героя должно было быть Нанабожо, а Гайавата это ирокезское имя.
17. Л.Н. Толстой. Детство. Отрочество. Юность. 1852-1857
+
Записки барчука.
Я озадачен. Что повесть не автобиографическая, а псевдоавтобиографическая, я понял, хвала богам, довольно скоро, но вот относительно намерений автора я и сейчас не уверен. Лев Николаевич это всерьёз, как откровенное описание раннего психологического опыта человека своего круга, или предлагает ужаснуться? Потому что я в ужасе, но что-то заставляет меня подозревать, что не все прочитывают эту вещь так же как я.
18.Валери Соланс. Манифест Общества Полного Уничтожения Мужчин. 1967 ★ ★ ★
нехудожественная литература
Женщина-автор
+
Не стал бы рассматривать ту, которая стреляла в Энди Уорхола как авторку чего-то интересного на тему этики, но увидел цитату:
«Мужчина тратит всю жизнь, пытаясь стать полноценным, стать женщиной. В этих попытках он постоянно ищет женщину, пытается подружиться с ней, жить с ней, слиться с женщиной и приписывая себе женские качества - силу чувств и независимость, силу воли, динамичность, решительность, невозмутимость, объективность, настойчивость, смелость, цельность, витальность, энергичность, глубину натуры, крутизну и т. п., а женщинам - все мужские качества - тщеславие, поверхностность, банальность, слабость и т.п»
Стало ясно, что читать надо обязательно.
19. Юсуфзай Малала и Кристина Лэмб. Я — Малала 2013 ★ ★
нехудожественная литература
Женщина-автор
+
Я читал, потому что знал кто такая Малала ещё до покушения, и хотел знать больше (в общем, я надеялся найти ответ на вопрос how are you so brave?), но книгу рекомендую абсолютно всем, включая тех, кто слышит имя Малалы впервые. На мой взгляд, чтобы заинтересоваться её историей, достаточно зайти в википедию: правозащитница, так, борец за право женщин на образование, ага, лауреатка Нобелевской премии мира... 1997 года рождения?!
Малала Юсуфзай — девушка из пакистанской долины Сват, где взяли власть талибы. Она покрывает голову, но не закрывает лицо и считает, что все девочки должны учиться в школе, о чём не раз заявляла публично, на радио и телевидении. В 2012 году, в школьный автобус, в котором 15-летняя Малала возвращалась домой вошёл талиб и выстрелил ей в голову. Девушку увезли на лечение в Англию, где она проживает и сейчас.
О чём 17-летняя может написать в 400-страничной биографии? Конечно, о семье, об отце — истоке храбрости (я нашел ответ на свой вопрос), о школе, о покушении, о переезде в Англию. И я прямо слышу, как Кристина Лэмб, или редактор, говорят что-нибудь вроде: «Послушай Малала, мы вообще-то ничего не знаем о Пакистане, о твоём народе, расскажи откуда ты», и Малала рассказывает о том, кто такие пуштуны, и как они живут в своих деревнях, об исламе, о том, как талибан проник в долину, о войнах, о политике, о том, откуда взялся бен Ладен, и причём тут американцы и русские. Не скажу, что вся история Пакистана от войн с англичанами и конфликтов с индусами до убийства Беназир Бхутто во всех нюансах откроется перед вами, но представление Малала даёт очень хорошее. Особенно интересно читать, потому что Малала глубоко верующая мусульманка, плоть от плоти своего народа.
«Меня назвали в честь Малалай из Майванда, величайшей национальной героини Афганистана. Пуштуны – это гордый народ, состоящий из множества кланов, разбросанных между Пакистаном и Афганистаном. В течение веков мы живем, руководствуясь сводом жизненных правил, называемым Пуштунвали. Согласно этим правилам, мы должны оказывать радушный прием всем гостям без разбора, а самым главным нашим достоянием является нанг, то есть честь. Потеря чести – это самое худшее, что может случиться с пуштуном. Позор невыносим для мужчин нашего племени. «Без чести мир не стоит ни гроша» – гласит наша пословица. Внутриклановая вражда настолько распространена среди пуштунов, что слово «двоюродный брат» – «тарбур» – означает также «враг». читать дальшеНо когда дело доходит до того, чтобы дать отпор чужакам, претендующим на наши земли, мы забываем о раздорах. Все пуштунские дети с ранних лет знают историю о том, как Малалай подняла афганскую армию на бой с англичанами. Было это в 1880-х годах, во время второй англо-афганской войны.
Малалай была дочерью пастуха, живущего в Майванде – маленьком городе, расположенном в пыльной равнине к западу от Кандагара. Когда она была подростком, ее отец и человек, которому она была обещана в жены, как и тысячи других афганцев, ушли сражаться с британскими захватчиками. Вместе с другими женщинами Малалай отправилась на поле боя, чтобы перевязывать раны и подносить воду. Потери афганцев были огромны. Когда Малалай увидела, что знаменосец убит, она привязала на древко свое белое покрывало и устремилась в гущу сражения.
– Возлюбленные братья! – кричала она. – Если сегодня вы сумеете избежать смерти, по воле Аллаха ваши имена станут для потомков символом бесчестья!
Через несколько мгновений Малалай упала, сраженная пулей, но ее слова и храбрость вдохновили афганских воинов, и они переломили ход битвы. Англичане понесли одно из самых сокрушительных поражений за всю историю британской армии. Афганцы были так горды, что последний афганский падишах воздвиг в центре Кабула монумент в честь победы при Майванде. Прочтя «Записки о Шерлоке Холмсе», я с радостью узнала, что доктор Ватсон, прежде чем стать помощником великого сыщика, принимал участие в этой битве и даже был ранен. В общем, Малалай – это наша Жанна д’Арк. Множество женских школ в Афганистане носят ее имя. Мой дедушка, богослов и сельский имам, не одобрил решения моего отца назвать меня в честь национальной героини.
– Это скорбное имя, – сказал он. – Оно означает «погруженная в печаль».
Когда я была маленькой, отец часто пел мне песню, написанную знаменитым поэтом Рахманом Шахом Саидом, уроженцем Пешавара. Последний куплет завершался такими словами:
О, Малалай из Майванда!
Восстань вновь, чтобы пуштуны услышали песню чести.
Твои вдохновенные слова перевернули мир.
Прошу тебя, восстань вновь!
Отец рассказывал историю Малалай всем, кто приходил в наш дом. Мне нравилось ее слушать, нравилась песня, которую пел отец, нравилось, как звучит мое имя, когда его произносят люди.»
20. Герберт Уэллс. Война миров 1898 ★ ★ ★
+Она совершенно не устарела!
21. Стругацкие. Отель "У погибшего альпиниста". 1970 --
+Казалось бы, заранее ясно, что детектив с зомбями и летающими тарелками хорошим быть не может. Даже сам персонаж-следователь указывает на это, мол, с фантастикой-то любое объяснение загадке можно найти. Но может быть, когда на обложке стоят знакомые фамилии, и заранее знаешь чего ждать, может выйти что-то путное? Нет.
И сами авторы в итоге пишут:
«Мы задумывали наш детектив как некий литературный эксперимент. Читатель, по нашему замыслу, должен был сначала воспринимать происходящее в повести как обыкновенное «убийство в закрытой комнате», и лишь в конце, когда в традиционном детективе обычно происходит всеобщее разъяснение, сопровождающееся естественным провалом интереса, у нас сюжет должен был совершить внезапный кульбит: прекращается одна история и начинается совершенно другая.»
<...>
«Замысел был хорош, но эксперимент не удался. Мы это почувствовали сразу же, едва поставив последнюю точку, но уже ничего не могли поделать. Не переписывать же все заново. И, главное, дело было не в том, что авторы плохо постарались или схалтурили. Нельзя нарушать вековые каноны таким образом, как это позволили себе АБС. Эксперимент не удался, потому что не мог удаться. Никогда. Ни при каких стараниях-ухищрениях. И нам оставалось только утешаться мыслью, что чтение все равно, как нам казалось, получилось увлекательное.»
Чтение и правда получилось увлекательное, так что я бы и не воспринял эту книгу как совсем уж ужасную, если бы ещё одна беда не пришла из сюжета.
развязка повестиКогда главный герой - полицейский чиновник Глебски раскрывает преступление, оказывается, что один из преступников — инопланетянин. То есть как "оказывается"... К Глебски приходит персонаж-физик и говорит: "Так ведь это инопланетчики! Вы должны немедленно отпустить преступника, труп и их странного друга, а также отдать им загадочную машину, найденную у трупа, про которую я сказал, что это опасная военная разработка - это на самом деле батарейка". Когда Глебски, перед этим уже выслушавший версии о зомби и оборотнях, осторожно так просит предъявить какие-нибудь доказательства, его называют мелкой полицейской душонкой и ограниченным человечишкой. Физик! Тогда уговаривать нашего Глебски приходит сам инопланетчик. Может ли он показать свою истинную форму? Нет, этого ни он, ни Глебски не переживут. Может ли он рассказать о своей миссии на Земле? Нет, земляне к этому ещё не готовы. Может ли он зарядить своего робота тем другим аккумулятором, про который он рассказывал раньше? ээээ... нет, там совсем другой аккумулятор, понимаете, высокие технологии... Понимает ли кто-нибудь, кроме Глебски, что хоть инопланетчик, хоть вурдалак, а всё равно преступник? ....
В итоге, Глебски выкручивают руки, инопланетчики сваливают, но подоспевшие бандиты растреливают их по пути, и глав. герой всю оставшуюся жизнь страдает, что надо было их раньше отпустить. Страдает в основном, из-за гнета осуждения со стороны физика, надо полагать.
В итоге мы имеем идею что не подчинятся закону - есть гуд, а быть правильным чиновником, правильно делать свою работу и следовать инструкции - узость мышления.
Это плохая идея, я считаю.
22. Сюзанна Кларк. Джонатан Стрендж и мистер Норрелл 2004 ★ ★ ★
Женщина-автор
+Книга получила Хьюго и кучу других премий, была вознесена критиками на небеси, но больше всех запомнился Нил Гейман, озадачивший многих своим заявлением, что книга Кларк — «лучший фантастический роман Англии за последние СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ». Возникает вопрос, что же там было написано 70 лет назад настолько же потрясающего?
Книга об английских джентельменах-волшебниках времён наполеоновских войн. Сюзанна Кларк описывает начало 19-го века и... она пишет об Англии как Чарльз Диккенс. Она пишет беседы в этих самых английских гостиных как Джейн Остин. Она пишет войну как Лев Толстой. Но если она и впитала в себя всю Англию: с характерным юмором, с зимними пустошами, холодными холмами, меланхолией и мраком, с взрывами потусторонней красоты, с историями об эльфах, крадущих детей (тех самых фейри из северных легенд), то её, тем не менее, нельзя назвать вторичной, всё это, от фейри до Диккенса, впитано и отлито в совершенно новой форме и своём собственном стиле — 900-страничном романе описывающем альтернативную Англию во всей полноте исторического процесса (я, наверное, до конца жизни буду путаться в версиях и полагать, что герцог Веллингтон пользовался услугами волшебника при Ватерлоо, а севером Англии 400 лет правил Король-Ворон, чьего возвращения северяне ожидают и по сей день), создаваемом, в том числе 180 примечаниями, рассказывающих истории о колдунах и эльфах былых времен.
Роман восхитительный. Сюжет и развязка на высоте, про качество стиля я уже сказал, примечания, комментирующие повествование, потрясающий реализм, подкрепленный знанием истории (Кларк знает, например, какой длинны должна быть цепочка часов у денди - как это не ценить?), красота и хоррор (на мой взгляд ужасает больше реальное, а не сверхъестественное)
отрывок***
Дролайт вспомнил — нечто подобное он уже испытывал, когда при нем вершилось колдовство. Словно открылись невидимые двери, и сквозь них ветер принес запахи леса, вереска и болота. Непрошеные видения кружились вокруг. Дома больше не казались пустыми. Дролайт мог видеть сквозь стены. Комнаты заполнились, но не людьми, а некими существами, некими древними Духами. Вот они: Огонь, Камень, Дождевой Поток, Стая Птиц, Склон Холма, Крошечные Создания с Темными и Загадочными Мыслями и прочие, прочие, прочие.
— Кто они? Что это? — изумленно прошептал он, чувствуя, что все волосы на голове встали дыбом.
Затем Дролайта захватило новое ощущение — он словно падал вниз, в то же время оставаясь на ногах, ибо на самом деле падал вниз его разум.
Англия. Он стоит на склоне холма. Идет дождь, словно серый призрак. Дождь падает сквозь него, и сам он становится тонким, как дождевые струи. Дождь смывает все мысли, хорошие и дурные. Он уже не помнит своего имени. Все смывается дождем, словно грязь с камней. Дождь наполняет его новыми мыслями и новой памятью. Дождь опутывает холм изысканным кружевом, потоки струятся по склону, словно кровь по венам. Забыв, что он человек, или когда-то был им, он и сам становится дождевым потоком. Он падает на землю вместе с дождем.
Он лежит под землей, под английской землей. Прошли долгие годы — холод и дождь просочились сквозь тело, камни сдавили его. В темноте и молчании он растет вширь. Он становится землей, он становится Англией. Звезды смотрят на него и разговаривают с ним. Камни задают вопросы, и он отвечает им на их языке. Река струится сквозь него, холмы набухают меж: пальцев. Он открывает рот, и с выдохом на землю приходит весна.
В темном зимнем лесу он становится чащей. Деревья вокруг, бледный, робкий солнечный свет падает между темными стволами — колоннами. Он смотрит вниз. Юные ростки протыкают его здесь и там, они прорастают сквозь тело, сквозь руки и ноги. Глаза больше не закрываются, потому что из них тянутся сучья. Насекомые ползают в ушах, пауки свили паутину во рту. Он понимает, что уже долгие годы врастает в лес. Он знает лес, и лес знает его. И больше не осталось вопросов — что есть лес? что есть человек? Тишина. Падает снег. Он кричит…
Темнота.
Словно всплыв из темных глубин, Дролайт пришел в себя. Кем он только что был — Стренджем, Лесом, самой Англией — какая разница? Главное, теперь он снова вернулся. Древние духи покинули его. Его мысли и ощущения снова сжались и стали вполне человеческими. Вспомнив недавние переживания, Дролайт почувствовал головокружение. Он внимательно осмотрел свои руки, откуда совсем недавно пробивались юные ростки. Руки снова стали целыми, но до чего же они болели! Он всхлипнул и оглянулся на Стренджа.
Волшебник прислонился к двери, что-то бормоча про себя. Он ударил рукой по стене — камень изменил форму и превратился в ворона. Птица расправила крылья и взмыла в ночное небо. Стрендж ударил снова — еще один ворон поднялся в небо. Еще и еще, одна за другой птицы взлетали вверх, пока черные крылья не закрыли звезды.
Стрендж поднял руку и снова ударил…
Часть II