in se, привет!

---

Слушайте, "Азбука" же "Второй пол" Бовуар переиздала. То есть, как они пишут, первое полное выверенное издание. Два тома в одном кирпиче по удивительно доступной цене. Бумага тонкая, но приличная, обложка в серийном оформлении, приятная.

Как вы понимаете, моя битва "я не буду покупать новые книги — я буду читать те, которые есть" проиграна пока со счетом 16/6.

---

Бесцельная злая простыня

читать

Давно ловлю себя на том, что регулярно восклицаю или думаю возмущённо "И это люди с выыысшииим образованием!". Такое, знаете, недоумение человека, до которого так и не дошло, что если в его школьном классе было пять отличников-хорошистов и двадцать пять троечников, то они так и вырастут в пять более-менее взрослых и двадцать пять тупорылых имеющих очень ограниченные представления о мире, в котором живут взрослых. В том числе и с замечательным российским высшим образованием. Возможно, медицинским.

Моя подруга не ставит своим маленьким сыновьям прививку от кори, потому что посмотрела фильм, в котором сказали, что эта прививка вызывает аутизм. Никакие другие фильмы и статьи не заставили её изменить решение. Жена моего троюродного брата не только не ставит сыну прививки, но и вообще не разу не была с ним в больнице, а рожала не дома только потому что её чуть ли не шантажом мать заставила ехать в роддом. Зато вот мне на работе отправили на консультацию беременную - у неё муж ВИЧ-диссидент, у обоих, разумеется, вирус, а чтобы вируса не было у ребенка достаточно пить таблетки во время беременности. После навязанной консультации со мной, она, конечно, просветления не достигла, таблетки пить не стала, потому что химия вредная, а рожала дома, потому что это очень естественно и натурально. Ребенок умер через месяц. А вот знакомая педиатриня рассказала про мать, которая открыла для себя веганство, которое так ей понравилось, что она и детям малолетним его открыла, а потом удивлялась, почему они перестали расти и, возможно, получили уже непоправимые дефекты в здоровье.

Это я за последние три месяца самые яркие истории человеческом невежестве хотел вспомнить, не знаю, почему всё вышло про детей, вообще-то меня больше всего травмировало, когда коллега позвал вторым консультантом в группу, а там на занятии девушка час про веды учила, потому что группа попросила. Я потом реально уснуть не мог. Всё это связано - православие, эзотерика, ошибочные решения о здоровье, ошибочные суждения о гомосексуалах или о нациях, вера в заговор фармакологических компаний или происки правительства.
А ещё теология теперь наука. А Мединский доктор исторических наук (вот рецензии на его "исторические книги на лайвлибе раз, два). А награду за лучшую научно-популярную передачу получил фильм о том, что Земля плоская
У меня пока всё

---

 Jeanne dArc, привет! В качестве приветственного подарка я собрал плейлист. Надеюсь, хоть что-то из него попадёт в цель)

---

Я испытываю потребность закрыть гештальт на тему дайри агонии. Ясно, что до весны умирать раздумали, а размышлять, проебёт ли администрация возможность сохранить сайт или нет, тоже надоело. Итоги:

1. почистил черновики. Теперь их всего 25. Полюбуйтесь вот, моим самым старым черновиком была эта картинка. Пять лет что ли там лежала, может и больше. Вот пользовался бы и дальше радикалом, не были бы сейчас мои старые посты голыми)

читать

2. запилил себе css дизайн, раз уж оплатил. Написал целых 6 строчек кода! Это заняло 6 часов Чувствую себя очень могучим дизайнером. Почистите свой кэш, прежде чем заходить в мои прекрасные палаты! В общем, диз какой был всегда, но теперь банановый не расползается от рекламных баннеров

3. Инстинкты дайри-апокалипсиса 2011 года сразу увели меня в общую ленту. Сейчас туда вернулись обычные фотки корейских певцов, так что я надеюсь наконец выбраться. Но сегодня до слёз хохотал над этими аватарками:



URL комментария

---

Привет,  let|s play murder, наконец-то у меня в читателях фаннибал! мва-ха-ха-ха-хааа больше не буду чувствовать себя поехавшим из-за того, что до сих задрачиваюсь на этот сериал
В качестве приветственного подарка свежий хэлловиновский фичок от DrJLecter. Впервые за семь лет, кстати, приветствую кого-то фиком

Hannibal thought his 24 hours cancellation policy was quite reasonable and seeing that Will Graham failed to adhere to it again put him into a slightly disgruntled mood.

They were over these petty ways of testing each other after he’d freed Will from prison, or so he’d thought.

Considering the last time Will had missed an appointment was because of an inflamed brain causing him to lose time though, Hannibal saw it as his duty to check on him despite the lack of evidence of the sickness returning. He picked up his phone and dialed the numbers with a deep sigh. Will’s cell went immediately to mailbox and his home line was dead.

Trick or Treat

Hannibal frowned. There had been a storm causing some damage to the phone lines yesterday, but he’d thought they’d been repaired.

It took him less than a moment to decide to get his jacket and leave. Will was always the last appointment of the day, so there wouldn’t be any annoyed patients waiting for him in the morning.

Dark clouds hung low in the sky and the night came quick. Soon, there was nothing to be seen around him and his headlights were the only signs of life on the way to Wolf Trap. Rain started to fall heavily on his windshield and Hannibal felt an uncomfortable tension draw tight between his shoulder blades.

He’d put his cellphone on the center console to see any sort of reply from Will immediately, but it stayed dark the whole ride.

By the time he made it to Will’s lonely house, he couldn’t deny his agitation any longer.

The house was dark and still and nothing moved on the property. He switched off the car and everything fell into deep blackness. The ticking of the engine was the only sound when he opened the door.

The air had a certain burned smell to it and Hannibal tilted his head up to try to find the source. He shut the door carefully to prevent the sound of travelling too far across the wide fields.

He should leave. Will obviously wasn’t at home.

Careful steps carried him closer to the house. For a moment the clouds parted to reveal the moon and ghostly white light illuminated the house and its porch.

Hannibal wasn’t someone who was easily impressed or even shocked, but the withered remains of a jack-o-lantern appearing right in front of him on the steps to the porch had the hairs on the back of his neck stand up.

He went back to his car and opened his trunk to get out a flashlight and two knives. The quiet thud of his closing trunk suddenly seemed far too loud. Something was going on here.

Adrenaline was coursing through his veins now. Hannibal wasn’t sure what he was hunting, but he was convinced that he was on a hunt.

He moved carefully back to the house, glancing at the pumpkin with his flashlight. It looked as if it was standing there for weeks now, its face sunken in and burned while the inside was rotting and covered in mold. It looked grotesque.

Hannibal stopped and listened a few steps away from the door. He would have expected to hear the dogs shuffling and whining by now. When Will was away all day they would be hungry and eager to get out of the house at this time of the night. Everything was silent.

He was intrigued. His mind was running countless scenarios of what might be going on. Maybe Will had been delayed in Quantico, or he was on a case somewhere in the USA and somebody else was taking care of his dogs. All of these options ended at the point where he was quite sure that Will would have informed him of his absence. The game they were playing depended on both of them actually playing and not just vanishing without a word.

The beam of his light showed the open door. Hannibal tensed.

He cautiously pushed it open wider, body ready to fight whatever might await him. All of his senses were trained on the inside, a gaping black space lying just beyond the shine of his light. When the scent of blood invaded his nose, he stopped, body locking up with a surprising surge of concern.

He stepped over the threshold and for a moment, he had difficulties to process what exactly he was seeing. The room was sunken into chaos. The bed stood in the middle of the room, the bedding torn and splayed in rags everywhere. Feathers covered half the floor, most of them covered in some black substance.

Blood.

The bright spotlight of his flashlight moved through the room, showing him furniture moved all over the place, shards of a bottle glistening with leftover liquid near the entrance to the kitchen. Someone had wrecked this place and it must have happened at least one or two days ago, the blood a dried crust and leaves from outside everywhere on the floor.

The window in the corner where Will’s bed was supposed to be was open and the wet curtains jerked in the cold breeze. He tried the light switch, but as expected nothing happened.

He felt a certain outrage on Will’s behalf, seeing the place Will called his home in such a state. Certain that he was alone, Hannibal stepped into the room. He saw that the mattress on Will’s bed had been slashed and opened up with what must have been utter rage. Blood was splattered everywhere.

Carefully, Hannibal pushed the feelings of dread and fury away. He needed to be clear headed right now.

He moved through the room, observing the damage and trying to reconstruct what had happened. There was another pumpkin on Will’s mantelpiece and it glared at him with a mocking grin full of teeth.

Hannibal left the front room and entered the hallway to the kitchen, walking right into cobwebs. He recoiled with a grimace, wiping at his face to free his eyes.

The strands seemed particularly thick, but before he could dwell on it, he saw a dark lump lying at the end of the hallway. His heart gave a painful thud, before he realized that whatever it was it was too small to be a man.

He took a deep breath to center himself. Will would be fine. He was strong and capable and ruthless if need be. He had everything he needed to survive an attack and to kill the attacker.

Will was not dead.

He pointed his flashlight and frowned as he saw blood and flesh and ripped open fur. A dog. A heavy weight settled in his stomach. Will had lost one of his dogs to whatever had attacked and he hadn’t managed to make contact to the outside world so far.

He walked closer with swift steps. The animal was too mangled to recognize which of the dogs it could have been, but size and color of fur indicated it might have been Winston. The carcass looked days old.

He had talked to Will three days ago on the phone. Either it had happened right after or …

A crash from outside had him freeze.

He stepped over the dog and looked through the small window in the door, switching off his fleshlight. There was nothing but darkness to be seen at first but then his eyes adjusted and he saw a low red sheen coming from the direction the barn would be in.

He opened the door carefully and stepped outside. A gust of cold wind flapped his coat around his legs and a shiver worked its way up his spine. His pulse was elated and he was reluctant to admit that he was not as calm as he wanted to be. The knife he’d brought from the car was in his hands a moment later.

Hannibal took a deep breath. The burned smell was back and it seemed to come from the dark building ahead of him, getting stronger the closer he got.

His steps crunched on the wet ground, the only sound to be heard besides the wind whipping around his form. The barn door creaked and he saw that the red shine was coming from inside, falling through cracks onto the ground.

He reached the wooden construction and threw a look back to the dark house where everything was still like a graveyard.

He gripped his knife tighter and slowly pushed the creaking door open.

Red light illuminated the large barn in an eerie glow, a fog like smoke crept over the ground and Hannibal wondered if he’d fallen into a dream like state or another universe.

In the middle of the barn, surrounded by torches and candles and open flames stood Will.

At least something that looked like Will.

Hannibal wasn’t a superstitious man or someone who believed in the supernatural, but the last minutes had put him into a surreal state of disbelief and wonder.

What appeared to be Will, looked anything but the man he knew.

His skin was pale, deathly so, almost white. His eyes were framed by dark shadows, as if they’d sunken halfway back into his skull, while his eyeballs were completely black. His hair hung down rank and flat, glistening with something liquid. His lips were blood red and red blood was dripping down his chin. Because it was blood. Hannibal could smell it, almost overpowering in its intensity.

Will’s clothes were torn, ripped apart and hanging off his form in bloody strips. There was a knife stuck deep in his flesh where his heart should be.

Hannibal swallowed hard, trying to make sense of what he was seeing. With a swift look he took in his surroundings.

“Will?” His voice sounded rough to his ears.

The man pulled his face into a grimacing smile, revealing bloody teeth and another gush of blood left his mouth. His teeth were … fangs? Hannibal frowned.

Suddenly the feral grin turned into something else and Will doubled over, shoulders shaking. Hannibal took a step forward until he heard the sound. Will was laughing.

The sound of Will’s laughter stood in stark contrast to everything that had happened tonight and Hannibal felt lost.

“You should … see your ...face!” Will was almost wheezing and when he looked back up, he saw moisture running down his cheeks, smearing what appeared to be black and white paint or makeup.

“Will!”

His laughter started up again and he bent over, hands on his knees as his body was shaking. Hannibal stood frozen to the spot, rewinding the last minutes in his mind and trying to find the clues he obviously had missed. In hindsight, he should have realized that the house, even though in disarray, hadn’t been destroyed. Nothing had been broken, just shoved out of place. A mattress and pillows were easy to replace. The cobwebs, too thick and sticky to be real. Everything had been staged.

Hannibal wasn’t sure what to make of this.

Will finally calmed down enough to stand and walk towards him. He pulled the knife off his chest, now clearly visible as a prop just attached to his skin. His black eyes must be contact lenses, and Hannibal decided he liked Will’s natural swirl of blue and gray better.

There was still a wide smile on his face and Hannibal finally let himself relax. He pocketed his knife and Will’s smile turned into a sharp and knowing smirk.

“I would have never thought you’d fall for this.”

Hannibal felt a stab of indignation. “It was well staged and executed. Very convincing. I have to congratulate you.”

“Yeah, it’s amazing what you can find online. Your fault for putting an appointment on fuckin Halloween.”

Will was now close enough to tell Hannibal that he was indeed covered in real blood.

“Don’t get your hopes up. It’s pig. Normal pig.”

Hannibal couldn’t stop his smile then. Will seemed so relaxed and amused and he was teasing Hannibal after pranking him. Teasing him about human blood. He wondered if he caught in a dream walking through his mind palace.

“What about the dog?”

“Oh yeah.” His face turned wistful. “It’s a coyote. He got into a trap and died. I was planning this for a while and thought this might be the cherry on top.”

Hannibal could have stood there and stared at this Will Graham forever. Games and mutual murder plots aside, he was convinced more than ever that he wanted to have this man at his side forever. He needed Will to be part of his life, to surprise him day after day with his brilliant mind and apparently morbid humor.

Will’s smile fell and morphed into something more serious as if he knew exactly where his thoughts have turned.

He closed the last gap between them and Hannibal froze in shock when cold hands were placed on his cheeks, thumbs stroking the corners of his lips before Will leaned in and pressed his lips to Hannibal’s. The scent and taste of blood exploded on his tongue, followed by warm breath and he couldn’t help it. He moaned.

Will tilted his head and his hot tongue pushed between his lips, bringing the overwhelming metallic taste of more blood with it. A hand buried in his hair, while the other wrapped around his neck, pressing them closer together until their bodies touched from head to toe, chests rubbing against each other.

Hannibal finally managed to get out of his shocked state and lifted his hands to Will’s hips, gripping into the torn fabric, fingers finding cool skin. Will gasped, moist lips spreading and Hannibal used the chance to push his tongue against Will’s, pressing back and finding the hot cavern of his mouth in return. The fangs were sharp points of pressure against his lips and tongue and he realized they were prosthetics.

Will tore himself away and Hannibal almost made a sound at the loss. He opened his eyes and stared at Will and started at what he saw. He’d completely forgotten how Will looked for a moment.

“You gonna help me clean up this whole mess, right? I mean the barn and the house.” He sounded breathless and Hannibal struggled to find his voice.

“Of course, Will. Whatever you wish.”

“Good.” He stepped back and Hannibal’s hands fell to his side, still tingling with having felt Will’s skin.

Will’s face turned into a smirk. He glanced up and down Hannibal’s form before he turned around to start extinguishing the torches and candles. Hannibal looked down at himself and saw what Will had been smirking about. His suit was a mess of blood and smears of white color from where Will’s body had been pressed against him.

He licked over his lips and tasted blood and the telltale tang of makeup. With the state Will’s hands were in, he could only guess how his face and hair must look like now.

Will had marked him. Will had kissed him.

Hannibal shivered and the low simmering heat in his guts licked up his spine like flames. Their cat and mouse game had taken a new unexpected turn, changed the rules completely and Hannibal had the distinct feeling that it weren’t two cats chasing each other anymore. Will had taken the wheel and now Hannibal sat in the spotlight as the mouse being chased.

He was quite sure he should mind it a lot more than he did, but he found it hard to care as long as Will kept playing with him in this way. Hannibal smiled, slipping out of his ruined coat to help with the clean-up.

---

ну а вообще, дайри, соберись!


ну серьёзно, я видел как недавно АО3 деньги собирал - рассылали мейлы всем юзерам и прикрутили неубираемую линейку сбора денег на каждую страницу.
Не, тут администрация решила, что хочет сайт закрыть и забыть, а мы их уговариваем подождать. И мне ужасно интересно, наберется ли нас к 10-му ноября 5 000 уговаривающих? Какая ДРАМА, у меня все irl драмки и думки отошли на второй план.

[J]сплином[/J], привет! Угораздило встретится накануне апокалипсиса) Ну... самайн! ведьмы! праздник! может быть, меня это видео впечатляет потому что я фильм смотрел, но приветственный подарок вам такой:

видео

---

максимальный репост

Интересно, все ли в дайри знают о ситуации?

Пишет  Diary Spirit:

На содержание ресурса надо примерно 500 тысяч рублей в месяц. В текущей ситуации ежемесячная оплата платных сервисов в размере 100 рублей от 5000 пользователей покроет основные расходы. Если платить будут 7000 человек, это позволит убрать рекламу. Однако, как мы выше говорили, на деле свой счет ежемесячно пополняют не более 2000 пользователей.


АПДЕЙТ:

1. Мы не собираемся сдаваться и будем делать то же, что и всегда — всё от нас зависящее, чтобы сохранить ресурс.
2. Примерно 10 ноября у нас будут данные по оплатам и подключенным сервисам, и эти данные покажут, будет ли вашей поддержи достаточно.

Просьба: пожалуйста, распространите этот апдейт везде, где идут дискуссии.


- дать дайри денег можно здесь

Сделали новые тарифы для донатов:

---

Если дайри закроются, мне останется только положить в гроб остатки своей социализации. Дело даже не в том, что я здесь 10 лет веду дневники, захожу каждый день и вообще душой врос. И не совсем в том, что я так и не научился пользоваться ни одной из современных платформ (искренне считаю инстаграм и тумблер бессмысленным дрочевом, а жж и вк - выгребной ямой человечества). Дело в людях. Где ещё найти тусовку таких людей как на дайри, а? Умеющих думать, писать, интересных людей. Я бы не расстроился исчезновению из моей жизни практически всех окружающих меня человек irl, кроме пары-тройки, но если у меня отберут дайри-коммьюнити, у меня сердце разобьётся.

Если дело в деньгах, я вполне готов платить ежемесячную дань за ресурс.
Вот представляете, хотите вы завтра зайти на дайри, а сайт сдох. А мне даже ссылку на себя дать некуда - нет меня больше нигде. Буду, блядь, письма бумажные писать.

Подписываюсь под каждым словом:

30.10.2017 в 18:35

Пишет  Фобс:

Блять да ладно
если реально закроют дайры, это пизда
вконтакт бесполезный уродливый кусок говна
жж бесполезный политотный кусок говна
все известные соцсети аля инстачи-тумблеры-хуюблеры может не куски говна, но во-первых это СОЦСЕТИ, во-вторых они англоязычные

Где найти место, куда можно сливать вообще весь свой тематический гон для людей, говорящих на русском - неизвестно.
Если не будет дайров, я просто вылечу для всех соотечественников в оффлайн. Это был блин последний островок неформального общения, где ты не должен был никому ничего доказывать и объяснять. Где блять можно было нарисовать картинку и не пояснять почему она не пропагандирует семейные ценности, православие, путина/навального и еще какую-нибудь херню, где люди еще умеют читать и писать комментарии длиннее одной строчки (даже используя знаки препинания).

Дайры полностью устраивали меня как база для складывания всего и общения с людьми на любые темы. А не только на темы, которые предварительно одобрены и отцензурены, чтоб не дай бог ничего неформального.
Мелочь, но приятная, но я могу поставить тут любой диз, какой хочу, ходить с полутора сотнями аватарок - такого тоже нет больше нигде и мне с колокольни срать, что это "не молодежно".
Кароч, это все крайне печально, прям реально печально. Не будет дайров и мое общение с русскоязычными людьми останется, лол, только на аске. Так как больше негде.

Я понимаю, что владельцам, вероятно, неоткуда брать деньги на поддержание сайта. Но я хз, я очень надеюсь, что каким-то чудом деньги найдутся.

Кое-кто на случай закрытия уже планирует альтернативы сайту:  red-anchous пишет,  Симорошка уже кодит

Если честно, не верится мне в реинкарнацию и жизнь после смерти. Но Симорошка моя надежда

---

Все ведь уже знают, что Никонова пишет учебник про секс для подростков? Если нет, там вот видео. Все ведь знают, кто такая Никонова? Очень адекватная секс-блоггерка. Я вот узнал про неё где-то год назад, умилился, но подписан нигде не был, и потому про книгу узнал самый последний, когда сбор средств был уже закончен, и очень своеобразным путём: через подборку реакций врачей на новость о том, что пишется такой учебник.

видео

Если в двух словах, реакция врачей в той статье такая: «"Страшная, тупая и бездуховная баба собралась растлять наших детей!" (мат из комментариев удалён - прим. ред.)». И я даже не знаю почему я удивляюсь.

Теперь, в ситуациях, когда мир вокруг как-то особенно напоминает мне о том, что я живу в мерзейшем, варварском, невежественном обществе отказывающихся развиваться людей, я вспоминаю: "Но ведь Никонова пишет учебник!" Не всё потеряно, лучик света в царстве тьмы. *вообще без иронии пишу*

Во что я верил в старших классах:
- девственная плева - это такая плёнка где-то там внутри влагалища. Её надо порвать. У некоторых девочек её почему-то нет, и поэтому первый раз им не больно и нет крови, но вообще-то хз что это такое и где.
- главное - избежать залёта. Для этого презервативы и придуманы. Но если от беременности использовать что-то другое, то презики на фиг не нужны. ЗППП? Не слышал.
- если нужна смазка, то можно использовать какой-нибудь крем или ещё какой вазелин

И куча другой херни, которую сейчас не вспомню. Я сказал "в старших классах"? Да я буквально в течение последнего только года узнал, что смазки на жировой основе разрушают презервативы, что такое плева, где она, и что ничего кровоточить не должно. А на этой неделе я узнал, какие ЗППП передаются через петтинг (блядь, да почти любые)
Нам очень нужен этот учебник.

А пока
nikonova.online - блог Никоновой
lacigreen канал Лэйси Грин
sexplanations ПОТРЯСАЮЩИЙ канал доктора наук Линси Доу. Сириосли. На этой неделе для себя открыл.

+ бонус

Скучный мир, где не существует самой идеи похабных шуток - когда ты хотел посмотреть эччи с похабными шутками, а посмотрел ужасно этичный сериал про то, что будет, если воплотить влажные мечты моралистов о чистых и невинных, абсолютно лишенных информации о сексе школьниках.


Богинюшка - свергательница режима, эрористка и борец за секспросвет

---

— Одевайся, парень! — командует дедуш, тряся меня за плечо. — Предстоит долгая прогулка.
Он стоит надо мною с фонарем, а я спросонья натягиваю брюки и рубашку — вещи, которые он мне уступил, когда они обветшали и испачкались. У него под мышкой круг нашего фирменного сыра, завернутый аккуратно, как на продажу.
— Куда идти-то? — Я шнурую ботинки, кожа которых гвоздями подбита сверху к подошвам.
— Найдешь кого-нибудь из этих. Ангелов.

читать сказку

Я выпрямляюсь и тупо смотрю на него.
— Давай пошевеливайся! — рычит он, и я склоняюсь к ботинкам. — Пойдешь в горы, в ущелье. Ну, и вызовешь одного из них.
— Как это? — спрашиваю я, не успев подумать.
Он топает, едва не зашибив меня ногой.
— Откуда же я знаю, болван?! Я их что, вызывал?!
Бабуш стонет на своей кровати, и дедуш умолкает, тяжело сопя. Его голос спускается до бормотания:
— Короче, вызовешь ангела. Предложишь ему сыр. И приведешь сюда, к бабке.
Я заканчиваю шнуровку. Лицо у него такое, что и без слов все ясно.
— Приведу сюда, — повторяю я. — В этот дом.
Он молча протягивает сверток.
Я беру сыр и поднимаюсь. Его глаза чуть ниже моих, когда я в ботинках, а он босиком.
— Да живее! Бабка долго не протянет!
Я смотрю на бабуш: щуплый холмик под одеялом. Воздух наполнен гнилым запахом ее болезни. Я кулаком толкаю дедуша в плечо. Он качается и ошарашенно раскрывает рот.
— А ты, — говорю я, — чтоб не смел ее трогать, понятно?! Если хоть пальцем или хоть словом… вернусь и зарублю! Убийца.
Развернувшись, я выхожу во двор. И всю дорогу до деревьев ожидаю, что мне самому между лопаток вонзится топор.

Он старый никчемный ворчун, только и всего! Но больше у меня никого нет, значит, надо его терпеть, верно?
Нет, не верно. Просто наша бабуш такая маленькая, серенькая и тихая, что кажется, будто она не человек, а кухонный придаток дедуша. Но она была человеком, я помню, хотя был тогда малышом. Живостью она никогда не отличалась, это правда, да и силой тоже, однако дедуш еще не настолько ее подмял, чтобы затушить в ней источник ласки и тепла. Пускай это ласка была неявной, а тепла едва хватило бедному ребенку, чтобы сохранить душу, — я ничего не забыл; и если на дедуша нацелены мои страх и злоба, то на бабуш — небольшая толика любви, что уцелела во мне с детства.
Самое удивительное в том, что дедуш терпеть не мог ангелов и при одном упоминании о них принимался кричать.
«Не смей говорить об этих тварях! — надрывался он. — Какая от них польза?! Хватают нормальных, здоровых работников, заворачивают в свои вонючие крылья — и превращают в отшельников, в колдуний, в чертовых поэтов! И начинается бред: ах, аньгелы меня заставили! Ах, аньгелы велели мне бросить работу, и не платить налоги, и растоптать собственную семью, как собачье дерьмо! Теперь я порхаю над землей, свободный, как бабочка, и питаюсь булками, что растут на деревьях… А вонища! Вонища от них какая! Гнилой картошкой разит, напополам с мертвечиной!» — Дедуш яростно тыкал ВИЛКОЙ в тарелку и набивал мясом трясущийся от негодования рот, как будто от его собственной рубахи не воняло кислым потом, а перепачканные свиным дерьмом ботинки не валялись у дверей.
А бабуш важно поддакивала:
«Что верно, то верно. Смрадные создания!»
Мне только раз довелось понюхать ангела. У нас тогда сбежал поросенок, и я ловил его в горах, идя по следу в траве. Довольно скоро след начал петлять: поросенок ошалел от новых запахов и забыл, что надо бежать. Так всегда бывает со свиньями. Я знал, что скоро его настигну.
Запах ангела ударил меня внезапно: так запах лисы, прилетевший по ветру, сводит с ума гончую собаку. Гнилая картошка? Хм… Ощущение такое, будто в ноздри набили сырого навоза, да так глубоко, что в горле дерет. Мертвечина? Да легче тыкву запихать в яичную скорлупу, чем описать этот запах словами!
Подобно несчастному поросенку, я забыл о цели и пошел бродить в траве, вынюхивая нити ангельской вони, превратившись в один ходячий нос. Идти по целине оказалось не в пример труднее, чем по пробитому следу. Наконец, исцарапанный и облепленный палой листвой, я вышел к месту, откуда их можно было увидеть — в просвете между кустами. Трава вокруг них была вытоптана — кое-где даже до голой земли.
Больше всего это походило на две сцепившиеся кожаные палатки, от которых валил пар. Мало-помалу я начал различать детали: растянутые перепончатые крылья, одинаковые арки позвоночных бугорков, светлые рожки среди волос, гладкие промежности без признаков пола.
«Они всегда красные, распаренные, — плевался дедуш. — Тьфу, срам один! А глаза! Смотришь, и ничего человеческого. Свет да пустота».
В тот день мне не довелось увидеть их глаз. Да не очень-то и хотелось. С меня хватило их драки. Хватило нечеловеческой дикости напряженных тел, занимающихся бог знает чем. Я вспоминал, как во время весенней ярмарки, за сараем Йомана, мы метались от одной щели к другой, подсматривая за парочками, и я присвистывал вместе с остальными, словно понимая, что происходит, хотя глубоко внутри сидело искренне беззвучное «почему?». Дерущиеся ангелы были бесконечно чужды моей тогдашней вселенной, нехитрым правилам которой я тупо учился у дедуша с того самого дня, когда он и бабуш взяли меня на воспитание.
Ангелы заставили меня думать. Их вонь подействовала на дремлющий разум как толченая мята, откупорив зияющие пустоты, которые я понятия не имел, чем заполнить. Ангелы катались по земле, трава и хворост пристали к потным спинам. Казалось, ничто не заставит их прекратить схватку, или совокупление, или черт знает что: силы были равны, и размер примерно одинаков. Поросенок дедуша мирно пасся в нескольких шагах от меня. А сам дедуш отнюдь не мирно слонялся дома из угла в угол, переживая потерю дневной выручки. Я знал: прекрати эти твари возиться, расцепись они хоть на мгновение, обрати внимание на свидетеля их борьбы — и я уйду навсегда из простого мира холмов, ежедневного труда и земных забот. Однако разум взял вверх, и я не стал искушать судьбу, несмотря на сгущающиеся прямо под носом миражи новой жизни. Переборов себя, я ушел.
Дедуш был слишком рад возвращению поросенка, чтобы заметить произошедшие во мне перемены. Он отрядил меня укреплять загон для скота, а сам стал над душой и покрикивал. Дедуш всегда умел запрячь в работу, этого не отнимешь. Сперва свалит на тебя вину, а потом заставит вкалывать, якобы в наказание.
Я так и не признался тогда, что видел ангелов. Да и потом ни разу не давал повода для подозрений.

Добраться до ущелья — дело нехитрое. Я в этих горах всю жизнь охотился, каждый камень знаю, могу в кромешной темноте дорогу найти. А уж с луной и подавно — вон как сияет, ярче солнца. Проходя мимо того места, где я подсматривал за ангелами, я чувствую в мыслях привычное напряжение: вдруг они до сих пор там? Борются, катаются в темноте, замешивая грязь на собственном поту?
Сегодня, однако, надо думать об ущелье. И о круге сыра. И о бабуш, конечно… Сделав над собой усилие, я миную роковое место.

Каждую весну, когда лес оживал и взрывался красотой, бабуш вела меня на поляну, похожую на ту, где боролись ангелы. Стиснув мою руку, она целеустремленно влекла меня через заросли. Земля на поляне была голой, словно утрамбованной. Не говоря ни слова, она раскладывала на бумаге немудреную снедь. А потом мы уходили. Перед тем как скрыться в зарослях, она каждый раз оглядывалась, потом вздыхала с облегчением, и по дороге домой мы болтали о чем угодно, только не о том, что произошло.

— Ты их часто видел, дедуш? — спросил я, когда в очередной раз речь зашла об ангелах.
— Да уж хватило, чтобы понять, какая это дрянь! И те кликуши, что поклоняются им, да носят жертвы, да трубят об их святости, — все они пляшут под их дудку. Ишь, придумали: святость! Никакой святости там и в помине нет! — Он выплюнул слово «святость», будто оно горчило на вкус.
— Значит, повидал их немало? Это когда нашествие было, да?
— Нет, сюда не докатилось, — быстро ответил дедуш. — Нашествие было за горами, в стране джунглей, где погода для них подходящая: влажная да жаркая. А у нас слишком сухо.
— Так где же ты их видел? — Я старался, чтобы голос звучал подобострастно и восхищенно.
— Вдалеке, — признался он неохотно. — Над ущельем парили, что твои орлы. Только с виду другие. Ну и размером побольше.
— Что, целая стая? Как стервятники?
— Да ну… Один. — Он склонился над тарелкой и сосредоточенно жевал.
— Ну, слава богу! А кроме этого? — Можно было подумать, что я испугался за него.
— Еще мертвого видел, истлевшего. Его звери по кускам растащили. И вонь, скажу тебе, от мертвых меньше, чем от живых!
— Значит, у них кости есть, как у людей? И плоть?
— Конечно! А ты думал, из чего они сделаны? Из сахара и звездного света? Тоже, небось, всяких кликуш наслушался. Или бабуш шепчется с тобой по углам, а? — Он вскинул голову, перемалывая челюстями мясо. Бабуш опустила взгляд.
— Нет, конечно! — Я уткнулся в тарелку, словно застыдившись, но на душе у меня было светло: подумаешь, одного мертвого, а второго в небе, вдалеке! А я — двоих сразу, да еще вблизи! Мне редко удавалось так утереть дедушу нос. Да при этом еще и небитым остаться.

Детишки, мои ровесники, часто убегали из дома к ангелам. Особенно если им жилось горше, чем мне; если старики били их каждый день, а не под настроение, как меня; если их кормили такой дрянью, по сравнению с которой лесные ягоды и коренья казались лакомством. Первые дни после того, как я увидел ангелов, у меня из головы не шли эти дети. Я закрывал глаза и видел, как возвращаюсь на ту поляну по еще свежему следу в траве. И потом, когда примятая поросенком трава давным-давно распрямилась, я мысленно рисовал свой побег при каждом раскате житейского грома, при каждом всплеске болезненной ярости дедуша.
Но не мог же я оставить бабуш с ним наедине!
И с собой ее взять тоже не мог. Она ни за что бы не пошла. Сразу бы всполошилась, только намекни я на что-нибудь в этом духе. Дедуша она ненавидела, наверное, посильнее моего, да только он ее так изжевал, что там уже и бежать было некому.
И все же: что происходит с теми детишками? Никто не знает, хорошо им или плохо. Нет ни свидетелей, ни слухов; даже косточек никто не находил. Может, они попадают в иную, счастливую землю, куда дорогу знают только ангелы?
А может, ангелы пожирают их с потрохами.

Первые утесы нависли над головой, а лес прижался к земле и порос упругим мхом. Под ногами чавкает жижа. Сырой ветерок холодит лицо, и пахнет уже не зеленью, а камнем и водой. На охоте мы редко забредаем в такую глушь.

Когда бабуш заболела, все изменилось. Как ни посмотришь, она все суше и невзрачнее. Не хватало еще, чтобы она из-за моих бед горевала и тратила остатки жизни.
А дедуш, конечно, озлобился пуще прежнего. Я тоже умею худо-бедно готовить, но уж с бабуш не сравнишь; и в доме прибрать могу, да только метлу всегда оставлю на проходе, так что дедуш спотыкается, или половик не уберу из-под дождя. Причина для взбучки всегда найдется. Что ж, пусть лучше на меня орет, чем к ней докапывается: где у нас то, да где это, да как картошку варить, да почему хозяйство запутано, — пока всю душу бедной старушке своим недужным голосом не вымотает, пока не оставит от нее лишь тень на кровати, пока она говорить не разучится по-человечески! До вчерашнего дня мне еще удавалось ее украдкой покормить, когда дедуша поблизости не было, да и то уговаривать приходилось: мол, я без тебя пропаду, а на деда не обращай внимания, поправляйся ради меня, ради своего бедного внука, которого ты вырастила с пеленок. Что угодно, только не оставляй меня одного с этим старым подонком!

Туман струится на фоне лунного диска, выхолаживая меня до костей. Ущелье наполняет ночное беззвучие неумолчным лепетом новорожденной реки.
Тропинка круто лезет на полочку, опоясывающую ущелье. Местами полочка не шире моей ступни. Внизу вода бьет в камень с такой силой, что, кажется, вот-вот стряхнет меня со скалы.
— Ну вот, — шепчу я, задыхаясь, цепляясь ногтями за скользкую стену и стараясь не думать о тяжелом сыре за пазухой, норовящем увлечь меня в несущийся поток. — И где же эти чертовы ангелы? В какой дыре затаились?
Я знаю: впереди ждет широкая площадка, куда мы с бабуш и дедушем забрались однажды летом, когда дедуш еще выпускал ее из дома, а не держал взаперти. Память сохранила долгий, изнурительный и пугающий подъем, однако сейчас я огибаю выступ — и вот она, площадка, на которой, если потесниться, можно устоять втроем, но для ангела уже места не останется. Прижавшись спиной к скале, я перевожу дыхание. Внизу гремят водопады, клубится в воздухе водяная взвесь, оседая капельками на разгоряченной шее. В разгар того лета водопады были не толще стеклистых ниточек среди камней, и дедуш нырял в окаймленную валунами сине-зеленую заводь, над которой летали птицы-рыбаки. Теперь здесь только грохот да ветер, да мокрая чернота, да округлое лезвие луны вспарывает тучи.
— Э-ге-гей, ангелы! — зову я, но мокрый воздух гасит крик. С тем же успехом я мог бы кричать, засунув голову в стог сена. — Спускайтесь, ангелы! Нужна ваша помощь!
Может, они спят? Может, их нету поблизости? Как долго и как громко нужно кричать?
— Это для моей бабушки! Спускайтесь, вылечите ее! Э-ге-гей! Я вам сыра принес!
Ревет поток. Туман забивается в глотку, словно вата. Я, верно, похож на сумасшедшего: ору один, среди ночи.
Наконец я умолкаю, потеряв надежду. Никто меня не слышит. А если и слышит, то не спешит. Очередная вздорная прихоть дедуша: можно подумать, ангелы так и бросятся на подмогу, стоит только позвать. До чего же здесь холодно! Я вымок до нитки. Бабуш, верно, умерла, пока я тут ошивался, вместо того чтобы за ней присматривать. Может, дедуш за тем меня и отослал, чтобы вволю над ней поизмываться. А теперь сидит и злорадствует.
Скрючившись под стеной, я дрожу от холода. И вдруг — нечто взмывает из тумана, хлопая крыльями. Я подпрыгиваю и ударяюсь головой о камень. Вонь бьет в лицо, как пригоршня горячей грязи.
— Смертное дитя! — говорит ангел, похожий на исполинскую красноватую тень: высокий, с чудовищной грудной клеткой, без рук и, конечно, с крыльями, работающими за спиной, словно кузнечные меха.
Исходящий от него жар прижимает меня к стене. Глаза смотрят пристально: красные, воспаленные, как у пьяницы, проницательные, как у священника или снежного человека. Зачем, зачем я побеспокоил это существо, умеющее летать?!
— Что ты принес?
Его голос — как стадо овец, бегущих в панике: бараны блеют, ягнята пищат, все сливается в единую волну.
— А, сейчас…
Я лихорадочно вытаскиваю сыр. Пальцы не слушаются. Пытаясь развернуть бумагу, я безнадежно коверкаю размякший за пазухой круг. Делать нечего: шагнув в палящий зной, я кладу бесформенную массу на камень, в клубы пара, поднимающиеся от исполинских красных ног.
Ангел подается вперед, опирается на жуткие когти, торчащие из крыльев, и ныряет головой, как стервятник. Он зубами разрывает подношение, глотает вместе с бумагой одну половину, затем другую — сыр, которого нам с бабуш и дедушем хватило бы на целую неделю, исчезает за две секунды. Ангел выпрямляется: щеки лоснятся от жира…
И тут начинается черт знает что. Из горла у него вырывается хрип, как будто он подавился бумагой. Корчась и топоча ногами, он растопыривает крылья — когти качаются прямо у моего носа. Верно, с сыром что-то не так. Или с оберткой. Сейчас раскроит меня одним ударом от горла до паха за то, что я его отравил.
Ангел дважды рыгает, показывая белесые стропила нёба. Золотисто-красные глаза наполняются слезами. Один за другим — шмяк! шмяк! — он выплевывает к моим ногам два желтые кругляша, покрытые слизью. И, шумно отерев рот о плечо, спокойно спрашивает:
— Так что там с бабушкой?
— А?.. — Я совсем забыл про бабуш. Про мою маленькую, серенькую бабуш. — Она… кажется, умирает. Может, уже умерла.
Ангел смотрит на луну. И зевает, по-кошачьи растянув лицо.
— Нет еще. Хотя уже скоро. Тебе придется поспешить, земляной червячок. Потрудить свои ножки. А я полечу впереди тебя.
— Э… — Мне нужно время, чтобы переварить его клекот. — Хорошо. А тебе не надо… ну, ты знаешь дорогу?
Опалив меня взглядом, ангел подталкивает когтем желтые кругляши.
— Ах, да… Спасибо!
Такое чувство, будто подбираешь теплые какашки. Я кладу скользкие штучки в карман брюк. Спереди вся одежда высохла, такое от ангела тепло. Да и на спине уже дымится. За воротник стекает пот.
Ангел взмывает вертикально вверх. Крылья распахиваются с хлопком, окатив меня волной свежей вони. Миг — и я снова один, среди холода и темноты, даже луна погрязла в тучах; только внизу бьется головой о камень обезумевший поток.

Занимается рассвет. Дедуш ходит взад-вперед вдоль ограды, как зверь по клетке. Увидев меня, он подскакивает на месте.
— Он уже здесь? — кричу я на бегу.
— Проклятая тварь! Никто ему… Никто его… — Дедуш захлебывается от гнева. — Весь дом провонял, гадина! Теперь не проветришь! Корячится, как резаная змея! Говорить с ним бесполезно: поет, сволочь, словно уши пилой отпиливает!
Из дома доносятся низкие завывания.
— Слышишь?! — Дедуш поднимает палец.
На окна изнутри ложатся оранжевые блики.
— Там, видно, жарко сейчас, — говорю я.
— Все дрова спалит, подлец! — Дедуш чуть не плачет: сам он разводит чахлый и скупой огонь. Такое богатое пламя, должно быть, жжет ему сердце. — Нам бы на три зимы хватило! А теперь что?!
— Как бабуш?
Он вспыхивает новым приступом ярости:
— А я почем знаю?! Что я, могу приблизиться, что ли? — Дедуш идет к дому следом за мной. — Когда там этот сидит…
В доме пахнет порохом, и шум такой, будто аккордеоном с размаху бьют об дерево. В камине бушует огонь. Ангел сидит на корточках на столе, раскалившись докрасна, и визжит изо всей мочи. Вены у него на шее вздулись, того и гляди лопнут; по спине водопадом бежит пот. Голова задевает лампу, сияющую в полный фитиль, как дедуш никогда бы не позволил. По стенам мечутся тени в расплаве желтого света.
Перед ангелом на кровати сидит бабуш: волосы всклокочены, простыни перевиты в ногах. Кожа ее обрела цвет ангела — оранжевые пятна мешаются с отсветами огня; белки глаз тоже оранжевые, а зрачки бессмысленные и маленькие, как булавочные уколы.
Преодолевая упругую вонь, я подхожу к ней и пытаюсь уложить. Бесполезно: ее тело будто пронизано стальными прутьями — если повалить на спину, то задерутся ноги.
Мысли разбегаются. Я закрываю лицо руками и склоняюсь к ее ногам, где под простыней бугрятся костлявые колени. Бабуш и дедуш воспитали меня так, что я всегда стараюсь быть полезным. Но сейчас от меня толку нет — как во время большого урагана, когда сидишь в доме и молишься, чтобы выдержала крыша, и ничего не можешь поделать, пока не стихнет ветер и не станет ясно, что чинить.
Лампа падает на стол и разбивается, перебив оглушительный рев. Я подхватываюсь, однако ангел останавливает меня движением умных глаз. Его нога топает по столу, гася горящую масляную лужу. В наступившей мертвой тишине разливается запах горелой кожи; даже огонь в очаге танцует бесшумно, как сон. Дедуш на пороге по-рыбьи шевелит губами; его шепот подобен шороху отпущенной струны.
И через тишину на нас снисходит нечто огромное и спокойное — и отрясает прах небес с невидимых крыльев, отчего гаснет огонь в очаге, и угольки ума в ангельских глазах прикрываются лоснящимися веками, и дедуш в дверях склоняется в глубоком поклоне. Оно может явиться каждому: и муравью, и ангелу, и заблудившемуся ребенку, и даже благородным господам. Сегодня явилось нам, чтобы забрать бабуш. Из бесформенной груды тряпок и костей Оно бережно вынимает ее и прижимает к своей темной, грязной, мягкой груди. Размыкаются стиснутые кулаки отслуживших рук, и бабуш отлетает вместе с Ним, как дождь уходит вместе с грозовой тучей.
После Его отлета предрассветные сумерки прохладны и чисты; в небе звенят звезды; вершины гор посверкивают, как драгоценности. Города и деревни собираются яркой плесенью в долинах рек и вдоль побережья. Каждый жучок, каждый камешек, каждый кроличий волосок и каждая былинка — все сплетено и взаимосвязано в чудовищно сложном мире, все течет умно и неисследимо, перемежая жизнь со смертью и вечное с сиюминутным.

Меня будит дедуш. Наверное, прошло несколько часов. Я лежу калачиком в ногах мертвой бабуш. В дом вернулся холод. Обессилевший очаг мигает красноватым созвездием. Вокруг царит беспорядок. Я вспоминаю свои сны, что словно дикие звери бились в четырех стенах.
У дедуша вид встрепанный, как с хорошего бодуна; глазки слезятся. Он цепляет меня за руку и тащит прочь из дома. Мы останавливаемся в дальнем углу двора.
— Ангел сказал: хороните ее здесь. Так бери и копай! — Он кидает мне лопату, а сам уходит в дом. Оттуда доносится короткий грохот и сдавленное ругательство. Потом все затихает.
Я ложусь навзничь и какое-то время слушаю сопение свиней и чавканье коров. Птицы еще не проснулись. Луна стоит низко, звезды ясны.
Поднявшись, я беру лопату: заспавшееся тело требует движения. Бабуш надо предать земле: пусть отдохнет от дедуша.
Первый же удар лопаты приходится на что-то сочное и упругое. Перевернув землю, я выпрастываю россыпь белесых шариков: одни окатываются прочь, другие блестят, рассеченные лопатой. Молодая картошка, не крупнее перепелиного яйца. Сотни, тысячи картофелин, и растут так густо, что даже копать не надо, только руками выгребай. Я разгрызаю одну: хрустит, как сырая звездочка, и на вкус сладкая, как земля. Не нужно ни солить, ни варить; бери и ешь.
Выбрав весь урожай, я стою над готовой могилой. По одну сторону высится гора картошки, по другую — небольшой холмик земли.
Я возвращаюсь в разоренный дом. Перешагиваю храпящего дедуша. Подхватив невесомые останки бабуш, выношу ее во двор и опускаю в яму. Накрываю простыней ставшее чужим лицо. Забрасываю землей. Сверху выкладываю из дерна крест. Поливаю как следует.
Мной овладевает лихорадочное возбуждение. Часть картошки надо уложить в рюкзак, затем помыться перед дорогой. Свежую рубаху и пару брюк позаимствую у дедуша.
У насоса я сбрасываю одежду. В кармане штанов что-то твердое: звякает о камень. Ангельские кругляши. Я выколупываю их — бурые, облепленные сором — и кладу на каменный борт водяного желоба. Обмывшись, одевшись и обувшись, я ножом расщепляю один из них — мягкая оболочка слезает, и лезвие натыкается на твердую сердцевину.
У меня в руках слиток золота, на котором нож оставил бороздку. Я подбрасываю его на руке. По весу как три монеты. С лихвой хватило бы, чтобы заплатить за все сыры, что мы делаем за год. Я очищаю второй слиток и оставляю его на видном месте на борту желоба. Если не найдет дедуш, так утащит ворона или белка. Мне все равно. Знаю только, что в дом я уже ни за что не вернусь.
Набросив на плечи рюкзак, я ухожу. Позади остаются храпящие останки дедуша и тихие останки бабуш. Выйдя за ограду, я выбираю дорогу, бегущую стрелой через поля, за горизонт. Вдоль дороги непременно будут города и базары, кузницы и мельницы. Крепкого парня всегда можно использовать в земных целях, лишь бы не ленился.

Марго Ланаган. Земные цели

---

Прекрасная Королева-Колдунья откинула крышку шкатулки из слоновой кости с магическим зеркалом. Из темного золота было оно, из темного золота, подобного волосам Королевы-Колдуньи, которые струились как волна по ее спине. Из темного золота, и такое же древнее, как семь чахлых и низких черных деревьев, растущих за бледно-голубым оконным стеклом.

– Speculum, speculum, – обратилась Королева-Колдунья к волшебному зеркалу. – Dei gratia. [Зеркало, зеркало. Божией милостью]
– Volente Deo. Audio. [Если Господу будет угодно. Слушаю]
– Зеркало, – произнесла Королева-Колдунья. – Кого ты видишь?
– Я вижу вас, госпожа, – ответило зеркало. – И все на земле. Кроме одного.
– Зеркало, зеркало, кого ты не видишь?
– Я не вижу Бьянку.

читать сказку

Королева-Колдунья перекрестилась. Она захлопнула шкатулку, медленно подошла к окну и взглянула на старые деревья по ту сторону бледно-голубого стекла.
Четырнадцать лет назад у этого окна стояла другая женщина, но она ничем не походила на Королеву-Колдунью. У той женщины черные волосы ниспадали до щиколоток; на ней было багровое платье с поясом под самой грудью, ибо она давно уже вынашивала дитя. Та женщина распахнула оконные створки в зимний сад, туда, где скорчились под снегом старые деревца. Затем, взяв острую костяную иглу, она воткнула ее в свой палец и стряхнула на землю три яркие капли.

– Пусть моя дочь получит, – сказала женщина, – волосы черные, подобно моим, черные, как древесина этих искривленных согбенных деревьев. Пусть ее кожа, подобно моей, будет бела, как этот снег. И пусть ее губы, подобно моим, станут красны, как моя кровь.

Женщина улыбнулась и лизнула палец. На голове ее возлежала корона; в сумерках она сияла подобно звезде. Женщина никогда не подходила к окну до заката: она не любила дня. Она была первой Королевой и не обладала зеркалом.
Вторая Королева, Королева-Колдунья, знала все это. Она знала, как умерла в родах первая Королева. Как ее гроб отнесли в собор и отслужили заупокойную мессу. Как ходили меж людей дикие слухи – мол, когда на тело упали брызги святой воды, мертвая плоть задымилась. Но первую Королеву считали несчастьем для королевства. С тех пор как она появилась здесь, землю терзала чума, опустошительная болезнь, от которой не было исцеления.
Прошло семь лет. Король женился на второй Королеве, столь же не похожей на первую, как ладан на мирру.

– А это моя дочь, – сказал Король второй Королеве. Возле него стояла маленькая девочка семи лет от роду.

Ее черные волосы ниспадали до самых щиколоток, ее кожа была бела как снег. Она улыбнулась – красными точно кровь губами.

– Бьянка, – произнес Король, – ты должна любить свою новую мать.

Бьянка лучисто улыбалась. Ее зубы сверкали как острые костяные иглы.

– Идем, – позвала Королева-Колдунья, – идем, Бьянка. Я покажу тебе мое волшебное зеркало.
– Пожалуйста, мама, – тихо промолвила Бьянка. – Мне не нравятся зеркала.
– Она скромна, – заметил Король. – И хрупка. Она никогда не выходит днем. Солнце причиняет ей страдания.

Той ночью Королева-Колдунья открыла шкатулку с зеркалом.

– Зеркало. Кого ты видишь?
– Я вижу вас, госпожа. И все на земле. Кроме одного.
– Зеркало, зеркало, кого ты не видишь?
– Я не вижу Бьянку.

Вторая Королева дала Бьянке крошечное золотое распятие филигранной работы. Бьянка не приняла подарка. Она подбежала к отцу и зашептала:

– Я боюсь. Мне не нравится думать, что наш Господь умер в мучениях на кресте. Она специально пугает меня. Скажи ей, пусть заберет его

Вторая Королева вырастила в своем саду дикие белые розы и пригласила Бьянку прогуляться после заката. Но Бьянка отпрянула. А отец ее услышал шепот дочери:

– Шипы уколют меня. Она хочет сделать мне больно. Когда Бьянке исполнилось двенадцать, Королева-Колдунья сказала Королю:
– Бьянке пора пройти обряд конфирмации, чтобы она принимала с нами причастие.
– Этому не бывать, – ответил Король. – Я не говорил тебе, девочку не крестили, ибо моя первая жена, умирая, была против этого. Она умоляла меня, ведь ее религия отличалась от нашей. Желания умирающих надо уважать.
– Разве плохо быть благословенной Церковью? – спросила Королева-Колдунья Бьянку. – Преклонять колени у золотой алтарной ограды перед мраморным алтарем? Петь псалмы Богу, вкусить ритуального Хлеба и отпить ритуального Вина?
– Она хочет, чтобы я предала свою настоящую маму, – пожаловалась Бьянка Королю. – Когда же она прекратит мучить меня?

В день своего тринадцатилетия Бьянка поднялась с постели, оставив на простыне алое пятно, горящее, точно распустившийся красный-красный цветок.

– Теперь ты женщина, – сказала ее няня.
– Да, – ответила Бьянка. И направилась к шкатулке с драгоценностями своей истинной матери, вытащила из нее материнскую корону и возложила на себя.

Когда в сумерках она гуляла под старыми черными деревьями, эта корона сияла подобно звезде.
Опустошительная хворь, которая на тринадцать безмятежных лет покинула землю, внезапно вспыхнула вновь, и не было от нее исцеления.
Королева-Колдунья сидела на высоком стуле перед окном, в котором бледно-зеленые стекла чередовались с матово-белыми. В руках она держала Библию в переплете из розового шелка

– Ваше величество, – отвесил ей низкий поклон егерь.

Ему было сорок лет, он был силен и красив – и умудрен в потаенных лесных практических науках, в сокровенном знании земли. Умел он и убивать, убивать без промаха – такова уж его профессия. Он мог убить и изящную хрупкую лань, и луннокрылых птиц, и бархатных зайцев с их грустными всезнающими глазами. Он жалел их, но, жалея, убивал. Жалость не останавливала его. Такова уж его профессия

– Посмотри в сад, – велела Королева-Колдунья.

Охотник вгляделся в мутно-белое стекло. Солнце утонуло за горизонтом, и под деревьями прогуливалась девушка.

– Принцесса Бьянка.
– Что еще? – спросила Королева-Колдунья. Егерь перекрестился:
– Ради нашего Господа, миледи, я не скажу.
– Но ты знаешь.
– Кто же не знает?
– Король не знает.
– Может, и знает.
– Ты храбр? – вопросила Королева-Колдунья.
– Летом я охочусь на кабанов и убиваю их. Зимой я уничтожаю волков десятками.
– Но достаточно ли ты храбр?
– Если прикажете, леди, – ответил охотник, – я сделаю все возможное.

Королева-Колдунья открыла Библию и взяла вложенный между страницами плоский серебряный крестик, лежавший на словах: «Не убоишься ужасов в ночи… язвы, ходящей во мраке…»
Егерь поцеловал распятие и повесил его на шею, под рубаху.

– Приблизься, – велела Королева-Колдунья, – и я научу тебя, что нужно сказать.

Некоторое время спустя охотник вышел в сад – в небе уже загорелись звезды. Он направился к Бьянке, стоящей под кривым карликовым деревом, и преклонил колени.

– Принцесса, – произнес он, – простите меня, но я должен донести до вас дурные известия.
– Так доноси, – ответила девочка, играя с длинным стеблем сорванного бледного цветка, распускающегося ночью.
– Ваша мачеха, эта проклятая ревнивая ведьма, замыслила погубить вас. Тут ничего не поделаешь, но вы должны бежать из дворца нынче же ночью. Если позволите, я провожу вас в лес. Там найдутся те, кто позаботится о вас, пока вы не сможете вернуться без опаски.
Бьянка взглянула на него – покорно, доверчиво.
– Тогда я пойду с тобой, – сказала она.

И они зашагали по тайной тропе, потом по подземному ходу, потом миновали запутанный фруктовый сад и выбрались на грунтовую дорогу, бегущую между запущенных кустов живой изгороди.
Ночь пульсировала фиолетово-черным, когда они наконец достигли леса. Ветви над головой хлестали друг друга, переплетались, точно морозный узор на окне, а небо тускло просвечивало меж ними, словно синее стекло.

– Я устала, – вздохнула Бьянка. – Можно мне немножко отдохнуть?
– Конечно. Вон на ту полянку ночью приходят поиграть лисы. Смотрите туда – и увидите их.
– Ты такой умный, – заметила Бьянка. – И такой красивый.

Она села на поросшую мхом кочку и принялась глядеть на поляну.
Егерь бесшумно вытащил нож, спрятал его в складках плаща и склонился над девушкой.

– Что вы шепчете? – спросил он сурово, кладя ладонь на ее угольно-черные волосы.
– Всего лишь стишок, которому научила меня мама. Охотник сгреб в кулак ее густые пряди и развернул девушку так, что ее белое горло оказалось перед ним, открытое, готовое для ножа. Но мужчина не ударил, ибо в руке он сжимал сейчас золотистые локоны смеющейся Королевы-Колдуньи, которая, хохоча, обвила его руками.
– Добрый мой, сладкий мой, это была всего лишь проверка. Разве я не ведьма? И разве ты не любишь меня?

Охотник вздрогнул, ибо он любил ее, а она прижалась к нему вплотную, так что, казалось, ее сердце стучит в его собственном теле.

– Отложи нож. Отбрось глупый крест. Нам не нужны эти вещи. Король и на четверть не такой мужчина, как ты.

И егерь повиновался ей, отшвырнув нож И распятие, – они упали далеко, где-то среди корявых корней. Он сжал ее в объятиях, лицо женщины уткнулось в его шею, и боль ее поцелуя стала последним, что почувствовал мужчина в этом мире.
Небо окрасилось угольно-черным. Лес был еще чернее неба. Никакие лисы на поляне не играли. Взошла луна и украсила белым кружевом сучья и пустые глаза егеря. Бьянка утерла рот мертвым цветком.

– Семеро спят, семеро нет, – произнесла Бьянка. – Древо к древу. Кровь к крови. Ты ко мне.<

Раздался звук, подобный семи гигантским разрывам, – далеко, за деревьями, за щебеночной дорогой, за фруктовым садом, за подземным ходом. А затем – семь тяжелых шлепков босой ноги. Ближе. И ближе. И ближе.
Гоп, гоп, гоп, гоп. Гоп, гоп, гоп.
Во фруктовом саду – семеро черных, встрепенувшихся. На щебеночной дороге, между кустов живой изгороди – семеро черных, крадущихся. Кусты шуршат, ветки трещат.
Через лес, на поляну – семеро корявых, согбенных, низкорослых существ. Древесно-черная мшистая шерсть, древесно-черные лысые маски. Глаза – сверкающие щели, рты – сырые пещеры. Бороды – лишайник. Пальцы – сучковатые хрящи. Ухмыляются. Падают на колени. Прижимают лица к земле.

– Добро пожаловать, – сказала Бьянка.

Королева-Колдунья стояла перед окном со стеклом цвета разбавленного вина. Но смотрела она в магическое зеркало.

– Зеркало. Кого ты видишь?
– Я вижу вас, госпожа. Я вижу человека в лесу. Он вышел на охоту, но не на оленя. Его глаза открыты, но он мертв. Я вижу все на земле. Кроме одного.
Королева-Колдунья зажала ладонями уши. За окном лежал сад, пустой сад, лишившийся семи черных и корявых карликовых деревьев.
– Бьянка, – выдохнула Королева.

Окна были завешены, и свет не проникал в них. Свет лился из полого сосуда – сноп света, точно копна золотистой пшеницы. Свет горел на четырех мечах – мечах, показывающих на восток и на запад, на юг и на север.
Четыре ветра свистели в покоях, играя серебристо-серой пылью Времени.
Руки Королевы-Колдуньи покачивались подобно трепещущим на ветру листьям, сухие губы Королевы-Колдуньи читали нараспев:

– Pater omnipotens, mittere digneris sanctum Angelum tuum de Infernis. [Всемогущий Отче, ниспошли святого Ангела своего из Преисподней]

Свет померк и вспыхнул еще ярче.
Там, меж рукоятей четырех мечей, стоял Ангел Люцифиэль, весь золотой, с укрытым тенью лицом, с раскинутыми, полыхающими за спиной крыльями.

– Ты взывала ко мне, и я знаю твою беду. Желание твое печально. Ты просишь о боли.
– Ты говоришь мне о боли, Владыка Люцифиэль, ты, который претерпел самую мучительную боль на свете.
Боль худшую, чем причиняют гвозди в ступнях и запястьях. Худшую, чем причиняют терновые шипы, и горькая чаша, и острие копья в боку. Тебя призывают для злых целей, но только не я, ведь я понимаю твою истинную природу, сын Божий, брат Сына Божия.
– Значит, ты узнала меня. Я дам тебе то, что ты просишь.

И Люцифиэль (которого называли Сатаной, Царем Мира, и который тем не менее являлся левой рукой, зловещей рукой замыслов Господа) выдернул из Эфира молнию и метнул ее в Королеву-Колдунью.
Молния попала женщине в грудь. Женщина упала.
Сноп света взметнулся и воспламенил золотистые глаза Ангела, и были глаза Ангела ужасны, хоть и лучилось в них сострадание, но тут мечи рассыпались, и Ангел исчез.
Королева-Колдунья тяжело поднялась с пола – не красавица более, но морщинистая, растрепанная, слюнявая старуха.
В самом сердце леса солнце не светило никогда – даже в полдень. В траве мелькали цветы, но бледные, бесцветные. Под черно-зеленой крышей царили вечные густые сумерки, в которых лихорадочно мельтешили мотыльки и бабочки-альбиносы. Стволы деревьев были гладкими, точно стебли водорослей. Летучие мыши порхали днем, летучие мыши и птицы, считавшие себя летучими мышами.
Здесь стоял склеп, поросший мхом. Выброшенные из него кости валялись у корней семи искривленных карликовых деревьев. Или того, что выглядело деревьями. Иногда они шевелились. Иногда во влажных тенях поблескивало что-то вроде глаза или зуба.
В прохладе, даруемой дверью гробницы, сидела Бьянка и расчесывала волосы.
Какое-то движение всколыхнуло плотный полумрак.
Семь деревьев повернули головы.
Из леса вышла старуха – сгорбленная, со склоненной головой, хищная, морщинистая и почти безволосая, словно гриф.

– Ну вот наконец и мы, – прошамкала карга хриплым голосом стервятника.

Она подковыляла ближе, бухнулась на колени и поклонилась, ткнувшись крючковатым носом в торф и блеклые цветы.
Бьянка сидела и смотрела на нее. Старуха поднялась. Во рту ее редким частоколом желтели гнилые зубы.

– Я принесла тебе почтение ведьм и три подарка, – сказала карга.
– Почему ты это сделала?
– Какая торопыга, а ведь всего четырнадцать годков. Почему? Потому что мы боимся тебя. Я принесла подарки, чтобы подлизаться.
Бьянка рассмеялась:
– Покажи.

Старуха сделала пасс в зеленом воздухе. Раз – и в руке у нее оказался затейливый шнурок, сработанный из человеческих волос.

– Вот поясок, который защитит тебя от штучек священников, от креста, и от потира, и от поганой святой воды. В него вплетены локоны девственницы, и женщины не лучшей, чем ей положено быть, и женщины умершей. А вот, – второй пасс – и старуха держит лакированную – синь по зеленому – гребенку, – гребешок из недр морских, русалочья пустяковина, чтобы очаровывать и покорять. Расчеши ею волосы – и океанский запах наполнит ноздри мужчин, ритм приливов и отливов забьет им уши, оглушит и скует точно цепями. И вот, – добавила старуха, – последнее, старый символ греховности, алый фрукт Евы, яблоко красное как кровь. Откуси – и познаешь Грех, коим похвалялся змий, да будет тебе известно. – Старуха сделала третий пасс и выудила из воздуха яблоко. Плод, шнурок и гребень она протянула Бьянке.

Девушка взглянула на семь корявых деревьев.

– Мне нравятся ее подарки, но я не вполне доверяю ей. Лысые маски высунулись из лохматых бород. Глазные щели сверкнули. Сучковатые лапы щелкнули.
– Все равно, – заявила Бьянка, – я позволю ей самой повязать мне поясок и расчесать мои волосы.

Старая карга жеманно повиновалась. Точно жаба, вперевалочку, приблизилась она к Бьянке. Она завязала пояс на ее талии. Она разделила на пряди эбеновые волосы. Зашипели искры – белые от пояска, радужные от гребня.

– А теперь, старуха, откуси кусочек от яблока.
– Какая честь, – кивнула ведьма, – ох и покичусь же я, рассказывая моим сестрам, как разделила сей плод с тобой.

И старая карга впилась кривыми зубами в яблоко, шумно чавкая, отгрызла кусок и проглотила, облизываясь.
Тогда Бьянка взяла яблоко и тоже откусила.
Откусила, закричала – и задохнулась, подавившись.
Прыжком вскочила она на ноги. Волосы взметнулись над ней подобно грозовой туче. Лицо стало синим, затем серым, затем вновь белым. Она упала в мертвенно-бледные цветы и осталась лежать – не шевелясь, не дыша.
Семь карликовых деревьев замахали скрипучими конечностями, замотали косматыми башками, но тщетно. Без искусства Бьянки они не могли прыгать. Они вытянули когти и вцепились в реденькие волосенки и плащ старухи. Но карга пробежала меж ними. Она пробежала по залитым солнцем лесным землям, по щебеночной дороге, по фруктовому саду, по подземному ходу.
Во дворец старая карга вошла через потайную дверь и поднялась в покои Королевы по потайной лестнице. Она согнулась почти вдвое. Она хваталась за ребра. Одной костлявой рукой старуха открыла шкатулку из слоновой кости с волшебным зеркалом.

– Speculum, speculum. Dei gratia. Кого ты видишь?
– Я вижу вас, госпожа. И все на земле. И я вижу гроб.
– Чей труп лежит в гробу?
– Этого я не вижу. Должно быть, Бьянки.

Карга, бывшая совсем недавно прекрасной Королевой-Колдуньей, опустилась на свой высокий стул у окна с бледно-огуречным и матово-белым стеклом. Снадобья и зелья ждали, готовые прогнать страшный облик, снять жуткие чары возраста, наложенные на нее Ангелом Люцифиэлем, но она пока не прикасалась к ним.
Яблоко содержало частицу плоти Христа, освященную облатку – Святое Причастие.
Королева-Колдунья придвинула к себе Библию и открыла ее наудачу.
И прочла – со страхом – слово: Resurgat. [Восстань, возродись]

Он был словно хрусталь, этот гроб, молочно-белый хрусталь. Образовался он так. Белый дымок поднялся от кожи Бьянки. Она дымилась, как дымится костер, когда на него падают капли гасящей пламя воды. Кусок Святого Причастия застрял у нее в горле. Причастие – вода, гасящая ее огонь, – заставляло ее дымиться.
Потом выпала ночная роса, похолодало. Дым вокруг Бьянки заледенел. Иней расписал изящными серебряными узорами туманную ледяную глыбу с Бьянкой внутри.
Холодное сердце Бьянки не могло растопить лед. И зеленая дневная полночь оказалась бессильна.
Ее, лежащую в гробу, можно разглядеть сквозь стекло. Как прелестна она, Бьянка. Черная как смоль, белая как снег, красная как кровь.
Деревья нависают над гробом. Идут годы. Деревья разрослись и укачивают гроб на своих руках. Из глаз их сочатся слезы – плесень, грибок, зеленая смола. Зеленый янтарь, как изысканное украшение, твердеет на хрустальном гробу.
– Кто это лежит там, под деревьями? – спросил Принц, выехавший на поляну.
Он, казалось, привез с собой золотую луну, чье сияние разливалось вокруг его золотой головы, золотых доспехов и белого атласного плаща, расшитого золотом и чернью, кровавыми рубинами и небесными сапфирами. Белый конь топтал белесые цветы, но, как только копыта отрывались от земли, бледные головки поднимались вновь. С луки седла Принца свисал щит, странный щит. На одной его стороне скалилась морда льва, но на другой белел смиренный ягненок.
Деревья застонали, головы их треснули, раскрыв огромные рты.

– Это гроб Бьянки? – промолвил Принц.
– Оставь ее с нами, – взмолились деревья.

Они качнулись и поползли на корнях. Земля содрогнулась. Гроб из ледяного стекла тряхнуло, широкая трещина расколола его.
Бьянка закашлялась.
Кашель выбил частицу Причастия из ее горла. Тысячью осколков рассыпался гроб, и Бьянка села. Она взглянула на Принца. Она усмехнулась.
– Добро пожаловать, желанный мой, – сказала она. Бьянка поднялась, тряхнула головой, разметав волосы, и направилась к Принцу на белом коне.
Но вошла она, казалось, в тень, в багровую комнату; затем – в малиновую, чье свечение пронзило ее, точно безжалостные ножи. Дальше – желтая комната, где она услышала плач, терзающий уши. С тела ее словно содрали всю кожу; сердце ее забилось. Биения сердца превратились в два крыла. Она полетела. Она была вороном, затем совой. Она летела в искрящемся стекле. Стекло опаляло ее белизной. Снежной белизной. Она стала голубем.
Голубка села на плечо Принца и спрятала голову под крыло. В ней не осталось больше ничего черного, ничего красного.

– Начни все сначала, Бьянка, – сказал Принц.

Он поднял руку и снял птицу с плеча. На запястье его виднелась отметина, похожая на звезду. Когда-то в эту руку входил гвоздь.
Бьянка взмыла ввысь, легко пройдя сквозь зеленую крышу леса. Она влетела в изящное окошко винного цвета. Она была во дворце. Ей было семь лет.
Королева-Колдунья, ее новая мать, повесила ей на шею тонкую цепочку с распятием филигранной работы.

– Зеркало, – произнесла Королева-Колдунья. – Кого ты видишь?
– Я вижу вас, госпожа, – ответило зеркало. – И все на земле. И я вижу Бьянку.

Танит Ли. Красны как кровь

---

 .... ...., привет! Очень рад знакомству. Не знаю, на сколько мы с Вами на одной волне, но давайте попробуем выяснить.

Диафанизация - редкий метод изготовления препаратов, разработанный в 1977 (G. Dingerkus, L.D. Uhler). Трипсином уничтожаются наружные покровы животного, потом вымачивают препарат в различных красителях, чтобы окрасить кости и хрящи, а плоть сделать прозрачной. Метод долгий и трудоёмкий (полгода на крупную крысу), потому, подозреваю, для научных целей малоинтересен. Зато для художественных чудо как хорош.

смотреть

---

дальше

ещё

У этой группы все фотки хорошие. Ещё бы: братья-близнецы и японка.

---

 ~Tassa~, привет! В подарок Вам гобелен с единорогом в форме пиксель-арта. По-моему, очень крутой

---

Не знаю, интересует ли кого-то ещё эта информация, но Сингх с Эрнстом отлично расписали

этапы проверки медицинских препаратов перед выводом на рынок

Законодательное регулирование и соответствующие процедуры проверки в разных странах различаются, однако родина самой крупной в мире фармацевтической промышленности – США, поэтому принятые там правила более или менее типичны для многих развитых стран. Путь от первоначальных разработок до препаратов, доступных больным, можно разбить на шесть этапов.

1. Доклинические исследования. Ученые проверяют различные химические соединения, чтобы выяснить, способны ли они играть какую-то роль в медицине. Этот этап может включать предварительные испытания на животных – чтобы ученые выяснили, достаточно ли вещество эффективно и безопасно. Кроме того, на этом этапе они продумывают, возможно ли наладить промышленное производство этого вещества, если окажется, что оно полезно. На это уходит по меньшей мере пять лет.

2. Клинические исследования, фаза I. Потенциальное лекарство дают небольшой группе (от десяти до ста человек) здоровых добровольцев, чтобы исследовать его безопасность для людей. Главная цель этого этапа – выявить безопасный диапазон доз. На фазу I уходит один-два года и приблизительно 10 миллионов долларов.

3. Клинические исследования, фаза II. Лекарство дают группе (от пятидесяти до пятисот человек) пациентов с соответствующим заболеванием. Основная цель – оценить эффективность лекарства для людей. В то же время важно установить оптимальную дозировку и продолжительность лечения для следующего этапа испытаний. Фаза II занимает два года и обходится еще примерно в 20 миллионов долларов.

4. Клинические исследования, фаза III. Лекарство дают сотням или тысячам больных, чтобы определить его эффективность и выявить любые побочные эффекты. Обычно это требует рандомизированных клинических испытаний, в ходе которых группу, получающую тестируемое лекарство, сравнивают с контрольной группой, которой дают либо плацебо, либо лучшее из уже существующих лекарств. Иногда в ходе фазы III для большей тщательности проводят два независимых исследования: дополнительное требуется, когда выясняется, что лекарство действует только на какую-то подгруппу пациентов, скажем, на больных в ранней стадии заболевания. Фаза III длится три-четыре года и стоит до 45 миллионов долларов.

5. Рассмотрение Управлением по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов США. Если фаза III прошла успешно, вероятно, новости о новом лекарстве дойдут до широкой общественности. Однако, прежде чем лекарство станет доступно больным, данные исследований должны быть рассмотрены Управлением по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов в США, а в других странах – аналогичными организациями, например Европейским агентством лекарственных средств. На это уходит еще год или два.

6. Постмаркетинговое наблюдение. Даже когда лекарство прошло все проверки и уже продается по рецепту или без него, врачи будут по-прежнему регистрировать любые неблагоприятные реакции, сообщая о них в Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов. Этот продолжающийся мониторинг очень важен, поскольку всегда существует вероятность, что на фазе III был упущен какой-то побочный эффект.

Эти огромные суммы приводились в журнале Scientific American еще в 2000 году, так что за последние годы они, вероятно, существенно возросли. Более того, лишь треть всех лекарств, которые вступают в первую фазу клинических испытаний, доходят до этапа применения больными, когда препарат разрешают выпускать на рынок.

«Ни кошелька, ни жизни. Нетрадиционная медицина под следствием» Саймон Сингх, Эдзард Эрнст

---

 Mooa, привет! У Вас такой замечательный ник. Mooa... Ох, приятно и видеть, и произносить)
Три приветственных трека:

---

Habibi Lal

И я тоже знаю, что такое tribal fusion - ведь они как неформалки в мире танцовщиц, а такое сложно не заметить, даже если и не смотришь (на самом деле просто кто-то из моих дорогих читателей танцует). Эстетика симпатичная, манера смешивать этнические элементы из разных культур слегка ошеломляющая, но я полагал, мне это не интересно. А потом увидел Киру Лебедеву.

Я думаю у этой женщины есть право отрезать головы

---

Длинный список премии "Просветитель" этого года. Я хочу их все
читал две

Long List 2017 from premiaprosvetitel.ru

список

1. Балдин Андрей. «Новый Буквоскоп, или Запредельное странствие Николая Карамзина».
2. Броновицкая Анна, Малинин Николай. «Москва: архитектура советского модернизма. 1955-1991. Справочник-путеводитель».
3. Варламова Дарья, Зайниев Антон. «С ума сойти! Путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города».
4. Водовозов Алексей. «Пациент разумный. Ловушки врачебной диагностики о которых должен знать каждый».
5. Дробышевский Станислав. «Достающее звено» (в двух томах). Книга первая. «Обезьяна и все-все-все».
Дробышевский Станислав. «Достающее звено» (в двух томах). Книга вторая. «Люди».
6. Ефишов Иван. «Таинственные страницы. Занимательная криптография».
7. Иванова Анна. Магазины «Березка»: парадоксы потребления в позднем СССР».
8. Иляхин Юрий. «Китай кусочками».
9. Казанцева Ася. «В интернете кто-то не прав! Научные исследования спорных вопросов».
10. Козлова Алена, Михайлов Николай, Островская Ирина, Щербакова Ирина. «Знак не сотрется. Судьбы остарбайтеров в письмах, воспоминаниях и устных рассказах».
11. Колоницкий Борис. «Товарищ Керенский. Антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа». Март – июнь 1917 года».
12. Константинов Александр. «Занимательная радиация».
13. Кречмар Михаил. «Сибирская книга. История покорения земель и народов сибирских».
14. Курилла Иван. «История, или Прошлое в настоящем».
15. Литвак Нелли, Райгородский Андрей. «Кому нужна математика? Понятная книга о том, как устроен цифровой мир».
16. Маров Михаил. Космос. «От Солнечной системы вглубь Вселенной».
17. Махов Вадим. «Счастливый клевер человечества. Всеобщая история открытий, технологий, конкуренции и богатства».
18. Петухов Алексей. «Ар деко и искусство Франции первой четверти XX века».
19. Пиперски Александр. «Конструирование языков. От эсперанто до дотракийского».
20. Побединский Дмитрий. «Чердак. Только физика, только хардкор!».
21. Савельев Владимир. «Статистика и котики. Самая дружелюбная книга об анализе данных».
22. Скоренко Тим. «Изобретено в России. История русской изобретательной мысли от Петра I до Николая II».
23. Соколов Александр. «Учёные скрывают? Мифы XXI века».
24. Тимофеевский Александр. «Весна Средневековья».
25. Франк-Каменецкий Максим. «Самая главная молекула. От структуры ДНК до биомедицины 21 века».

---

Взял флешмоб у  non_homo

Задача: составить плейлист из букв своего дайри-ника и сделать для него обложку.

Было очень увлекательно. Вышло неожиданно